Прежде чем я осознаю это, я уже вспоминаю вместе с ней.
– В старшей школе, я встречался с девушкой два месяца, и большую часть времени мы ругались. От отношений я не хотел ничего особенного, но она очень хотела. Она все время просила купить эти красивые, блестящие штуки, которые были дорогими. Я практически слышал стоны моего бумажника, но все равно покупал их. Когда я мог купить ей подарок, она была счастлива. Когда не мог – жаловалась. Это меня совсем не радовало, если честно. И секс вовсе не так хорош, как о нем говорят. Захочу улучшить настроение – просто подрочу.
Я думал, эта история наскучит Реги, но она, кажется, следила за каждым словом, так что я со вздохом продолжил:
– Со временем, она начала раздражать меня. Все деньги и любовь, которые я отдавал ей, казались пустой тратой времени. Может, если бы я был обычным школьником, я бы мог уделять ей больше времени, но в тот момент у меня не было такой возможности. Часы, которые я проводил с ней, начали вытягивать часы, которые я мог потратить на сон. Без свободного времени, я думаю, эти отношения были обречены с самого начала. Но, будучи круглым дураком, я ни разу не пытался порвать с ней. Я никогда не любил причинять боль или чувствовать ее сам, и это был один из тех моментов, когда я мог заставить ее плакать.
– Но вы же расстались с ней? Как ты это сделал? – спрашивает заинтригованная Реги
– Эй, не я тут плохой парень. Она бросила меня. Как-то раз, когда мы переспали в отеле, она повернулась ко мне и сказала – это прямая цитата, клянусь – что я никогда по-настоящему не любил ее. Что всегда смотрел лишь на внешность, и ни разу не видел ее сердца. Это был удар ниже пояса.
Еще до того, как я закончил, я услышал смешки Реги, переходящие от хихиканья в гогот. Когда я дергаю плечами и завершаю историю, она убирает голову и, наконец, перестает сдерживать смех.
– Ух, да ты просто молодец, Эндзе! «И ни разу не видел ее сердца»? Это была девушка с глубоким внутренним миром, точно тебе говорю.
Я слышу, как скрипят пружины, когда она катается туда-сюда по кровати и не перестает обвиняюще смеяться.
– По крайней мере, я никогда не делал такой глупости – не смеялся над детской любовью. Не смешно.
Расстроенный, я встаю, и это заставляет Реги сдержать смех. Она вытирает глаза, прежде чем сесть и посмотреть прямо на меня.
– Но это смешно, Эндзе. Просто ты этого не замечаешь. Подумай, какую единственную вещь люди могут увидеть в других? Их внешность! Она думает, что ее внешность не так важна, и все же заставляет тебя покупать ей все это блестящее дерьмо. И потом она просит тебя куда-то смотреть в ее – в сердце или куда там еще, которое никто не видит. Да это же бред. Так что это забавно! Если бы она хотела, чтобы ты увидел ее сердце, ей стоило бы написать что-нибудь. Ваш разрыв – это лучшее, что с тобой когда-либо случалось, Эндзе.
Она снова ложится на постель и отворачивается от меня. Такт тишины, прежде чем она снова оборачивается, ее кошачьи глаза встречаются с моими. Она открывает рот с легкой задумчивостью, но сомневается и отворачивается, затем снова поворачивается ко мне и, наконец, говорит:
– Просто чтобы без обид, я тебе скажу кое-что, что один человек сказал мне. Он сказал, что это невидимые, несказанные вещи создают любовь. И неправильно говорить о их, иначе они могут стать ложью. Ну, по крайней мере, так он говорил.
С этими словами она отворачивается от меня, и я знаю, что она уже засыпает. На этом резком окончании беседы я выключаю свет и сам ложусь на пол, позволяя редкой тишине поглотить комнату, позволяя себе подумать. Наверное, я просто оступился с одной девушкой, но мой разум играет с мыслью. Что, если бы моей девушкой была Реги? Было бы все так же? Или она просто посмеялась бы, как всегда это делает, и все приняла?
Я вернулся в комнату Реги под ночь на второй неделе моего продленного проживания. Вставляю ключ в замочную скважину, поворачиваю, открываю дверь. Вхожу и обнаруживаю, что Реги уже спит. Не скажу, что я вошел как кошка, но девушка не просыпается. Она или крепко спит, или записала мои шаги в категорию звуков, не стоящих пробуждения. Оба варианта меня устраивают.
Я прижимаю ладонь к моей щеке, все еще болящей от ударов, направляюсь к моему обычному месту на полу и сажусь. Часы на столе рядом с кроватью Реги тикают, секундная стрелка движется к следующей отметке. И к следующей, снова и снова по кругу. На мгновение минутная и секундная стрелки часов мирно замирают, указывая на двенадцать. Я никогда не любил аналоговые часы. Глядя на них, я всегда чувствовал, как теряю себя во вращении стрелок. Боль от ударов, которые я получил по ногам, разгорается снова, и я начинаю тихо скулить. Реги, однако, остается неподвижной, позволяя мне смотреть на ее лицо в глубоком, мертвом сне. За те две недели, пока я оставался здесь, я всегда смотрел на нее. Когда Реги спит, она выглядит почти как кукла, безжизненная вещь, лежащая на кровати. И когда встает солнце, она не «просыпается», а производит ритуал, сходный с воскрешением, как если бы жизнь каждый день вдыхали в нее заново.