– Понятно. Тогда проблем нет. Я переведу звонок на телефон в холле, так что, пожалуйста, поспешите.
Сестра быстро кланяется перед тем, как спешно выйти. Я иду к выходу из комнаты, но вспоминаю, что на мне все еще пижама Азаки. Я переодеваюсь на ходу в одну из ее форм и быстро иду в холл у входа в общежитие.
Я видела вчера телефон в холле, без диска или кнопок, но он стоял около удобного на вид дивана, так что они, наверное, надеются, что второе компенсирует первое. Если верить Азаке, они фильтруют звонки, которые сперва идут в комнату, где находится одна из сестер. Если это не семья или одна из учениц, они должны отклонить его. Если звонок получает их одобрение, то его переводят на телефон в холле, где ученица может ответить на звонок лично.
Идя в холл, я уже догадываюсь, кто звонит, и когда я поднимаю трубку, мои подозрения подтверждаются.
– Алло?
– Алло, Азака?
Голос, который я знаю очень хорошо. Голос Микии. Я оглядываю холл, чтобы убедиться, что вокруг никого, прежде чем заговорить.
– Нет, не в этот раз. Азаки нет. Всего пятый день нового года, и ты уже соскучился по сестре? – говорю я неожиданно холодным даже для себя голосом.
– Шики, где Азака?
– Без понятия. Нет ее, я же сказала, занимается чем-то важным. Она в адской спешке с самого утра, с тех пор, как изо всех сил пыталась разбудить меня. Думаю, она на самом деле хочет поскорее разобраться со всеми задачами и вернуться домой.
– Правда? Мне кажется, ей не нравится приезжать домой. Я говорил ей, что было бы проще, если бы она оставалась в школе.
– Не думаю, что дела хоть немного задержат ее от возвращения, если ты понимаешь, о чем я.
Конечно, он не понимает.
– Так чего ты хотел, Микия?
– Ничего особенного. Я собирался удивить Азаку, но это не слишком важно. Просто хотел проверить, как вы двое справляетесь.
– Ну, ничего не могу сказать. Может, если позвонишь завтра, сам спросишь у Азаки. Пока.
– Нет, погоди минутку, Шики!
Я слышу его голос из трубки сразу после того, как отвожу ее от уха. Смотрюсь в зеркало в дальнем конце комнаты, видя себя, держащую трубку и хмурящуюся. Не могу понять, почему.
– Ты звонил, чтобы поговорить с Азакой. Тебе больше нечего мне сказать, верно?
– Есть! Я беспокоился о тебе. Поговори со мной. Кроме того, я хотел поговорить с тобой, мне просто нужно было назвать имя Азаки монашкам, потому что они не допускают никаких звонков, кроме семейных. В любом случае, есть прогресс в поисках?
– Некоторый. Не слишком большой. В любом случае, я ненавижу говорить по телефону, так что, может, мы сможем сделать это позже, когда я не буду перебивать тебя.
– Хорошо. Ладно. Кажется, сегодня мне уже нельзя будет позвонить, так что, может, я позвоню завтра.
В его голосе слышна нотка сарказма… если подумать, то поговорить с ним подольше не так уж и плохо.
– Ну, если ты свободен, то можешь оказать мне услугу. Отсюда я ничего не могу узнать, так что тебе должно повезти больше. В Рейене был учитель по имени Хидео Хаяма, а еще парень по имени Сацуки Курогири. Сможешь достать их историю работы до момента, как они попали сюда?
Микия вздыхает.
– Ну, не узнаю, если не попробую.
– Это не очень важно, так что все нормально, если не получится, – успокаиваю я его, – я не хочу, чтобы ты делал что-то безрассудное. И не делай ничего противозаконного. В любом случае мне нужно пойти поискать Азаку, она опять шатается по территории.
– Стой, стой. Если просишь меня об одолжении, то выслушай и мою просьбу. В Рейене есть ученица по имени Каори Татибана, и я хочу, чтобы ты поискала ее данные. Записи о посещениях физкультуры, дисциплинарные проступки, в таком духе. Рейен держит все свои бумаги под колпаком, так что я не могу получить к ним доступ снаружи.
На мгновение мне становится интересно, зачем все это, но это точно что-то полезное, если он исследует ученицу Рейена.
– Хорошо. Если смогу, сделаю. Пока, Микия.
Сказав это, я кладу трубку.
Записи в забвении – 4
Спите, Кокуто-сан. В пустых землях ваших снов лежит скорбь, которую я умножу.
Последние слова, которые я слышу от Мисаи Одзи перед тем, как погрузиться в забвение.
Когда мои глаза закрываются, тьма накрывает меня, и на мгновение есть небытие, не сон и не явь. И потом, в ростках сна, я всматриваюсь в вечность.
Я ненавижу это. Я хочу быть особенной.
Моя фраза. Но когда я это сказала? Я не помню лица того, с кем говорила, или на кого я тогда была похожа. Это было очень, очень давно. Когда я выросла, я гналась за тенью этого слова. Как проклятье, оно висело надо мной, и я не могла любить любую жизнь, которая подводила меня ближе к нему. Я точно не знаю, почему. Но я знаю, что я не хочу быть как все вокруг меня. Обыденное пробуждение, обыденная жизнь, обыденный сон; я ненавидела их природу.