Однажды, на миг,
Мы остановились в тени,
теплый неподвижный свет пробивался сквозь листья.
Но я рада. Ты был здесь ради меня, готов вернуть меня на верный путь, когда я сбивалась с него, всегда готовый принять меня. И эти минуты, хоть я никогда этого не говорила, были счастливейшими в моей жизни.
И там, смеясь, ты сказал однажды,
что мы будем стоять на том же месте.
Зверь снова приближается, в пятый и последний раз. Он нацелился на шею. Мы оба знаем, что случится. Будет разорвана важная артерия, и моя жизнь вытечет – в тот момент все это закончится.
Это были слова, которых я так долго ждала.
Смерть приближается, и если я обернусь, я увижу, что она гордо и хвастливо улыбается. Каждая царапина, которую он мне наносит, это еще один удар по счастливой лжи, иллюзии мирного существования. И прошлого, которое никогда не повториться, скучной ученической жизни, остатков дней без конфликта, без чудовищ, без безумия.
Теперь лишь мимолетные воспоминания о днях,
никогда не осуществленных.
Спасибо. Мне правда жаль.
Я наконец поднимаю голову, глядя моим внутренними глазами, Мистическими Глазами, и передо собой вижу смерть врага, разбегающуюся по его телу.
Я знаю, я потеряю всю себя, в которую ты верил. Но я потеряла и тебя, я любила тебя. И я знаю, что не будет никого рядом со мной, чтобы вытащить меня назад в твой мир. Но все же… но все же… этот дикий зверь убил тебя. И это то, чего я не могу простить.
Мой враг идет, безрассудный и уверенный в победе. Его легко убить. Я слегка двигаю ноги. Пол – вода. И я должна быть легка как лебедь. Тогда конец будет милосердно быстр.
Вот и он. Одна рука Ширазуми Лио вытянута, на ней танцует одна из линий смерти. Я позволяю ему приблизиться настолько близко, что чувствую его запах. И когда его рука почти касается моей шеи, я взмахиваю ножом, убивая руку и легко отбрасывая ее, когда она теряет силу. Нельзя терять время. Я переключаюсь на его ноги, опуская руку с ножом широким ударом по линии на его левой ноге, убивая и ее. Он начинает падать, теряя равновесие на мертвой ноге. Потом еще одним быстрым движением – правая нога. И пока он еще в воздухе, я вгоняю клинок глубоко в его грудь одним четким и сильным ударом толкая его на землю.
Нож стоит, словно путевой столб, пронзив его грудь до сердца. Ширазуми кашляет еще раз – и все заканчивается. На его мертвом лице написано удивление, как будто он озабочен тем, насколько быстро он умер, а не тем, что он умер вообще.
Лио Ширазуми лежит мертвый на полу склада, а Шики все держится за клинок, торчащий из его груди, обеими руками, вынужденная для этого опуститься на колено. Свет проходит через окна, приглушенный, пепельный, заливая девушку и труп бледным освещением, в котором она выглядит как психопомп[8], торжественный и бесцветный.
Кровь не течет из трупа. Раны кажутся пустяковыми, если не считать рану в груди. И все же он мертв. Такова сила Мистических Глаз. Нечему вытекать. Единственная кровь, которая заливает пол, течет из собственного тела Шики. Кровь из руки, из ноги, из тела, из ран, которые она все еще пытается выдержать. Ее это не слишком беспокоит. Бывало и хуже.
Даже так, руки, мгновение назад державшие нож, теряют всякую силу, которая оживляла их, и падают к бокам Шики, а она сама падает на спину. Тяжелый вздох слетает с ее губ. Она дышит большими глотками воздуха, сражаясь с болью. Она позволяет телу отдохнуть, чтобы позже позвать кого-нибудь на помощь.
– Бесполезно, – шепчет она себе, глядя на свет неба.
За окном все тот же дождь. «Как всегда зимой, – думает она, – под этими небесами я пачкаю руки кровью.»
Я не могу вернуться домой. Ты разозлишься, если я появлюсь на твоем пороге такая грязная.
– Но я знаю, ты все равно будешь ждать меня.
Ты шел рядом со мной. Ты держал мои окровавленные руки и указывал мне путь домой. Это времена, покрытые туманом, теперь улетают и скоро исчезнут совсем.
Она сглатывает, ее сознание колеблется и дрожит так же, как пламя поминальной свечки, и есть что-то справедливое, думает она, в уходящей жизни. Она выравнивает дыхание, не чтобы жить, но чтобы спать сном праведника. В глазах, пьющих солнечный свет, показываются слезы. Она вспомнила старое обещание – плакать, только когда это будет стоить слез. Ничто не казалось более подходящим, чего его смерть.