Очутился он в душном, несмотря на работающий кондиционер и солидные размеры, помещении, обставленном с варварской роскошью и полным отсутствием вкуса. На стеллажах, тянувшихся вдоль обклееных фотообоями стен, громоздилась всевозможная оргтехника, аудио- и видеоаппаратура, какие-то нераспечатанные коробки с надписями «мэйд ин джэпен», а сверху все это великолепие было покрыто толстым слоем пыли. На полу лежал громадных размеров псевдоперсидский ковер, а на нем покоился огромный Т-образный стол из черного полированного дерева, вокруг которого плотно сгрудились финские кресла из натуральной кожи ярко-зеленого цвета.
«С добрым утром, тетя Хая, ай-я-яй, вам посылка из Шанхая, ай-я-яй». — Из стаявшего на сейфе девятьсот девяностого «панасоника» громко изливался задушевный голос Аркаши Северного. В кабинете было накурено, хоть топор вешай, и на мгновение Юрию Павловичу показалось, что он попал не в офис, а в средней руки кабак.
— Раньше чем занимались? — Помещавшийся во главе стола седоволосый обладатель приличного костюма-тройки пристально оглядел крепко сбитую фигуру Савельева, однако присесть не предложил. — Если служили, то где?
— Бывший капитан спецназа пятого управления ГРУ. — Юрий Павлович вдруг почувствовал себя проституткой, старающейся продаться подороже, и произнес неожиданно резко: — Уволен за дискредитацию — по мозгам дал кое-кому.
— Э, так все поют, а в натуре выясняется потом, что бортанули за бухало — старая тема. — Развалившийся в кресле сбоку от стола голомозый жилистый малыга с выпущенным поверх джинсовой пайты золотым перевесом в палец толщиной цвиркнул прямо на ковер, и стало понятно, что он здесь главный.
— Мне насрать, что другие говорят. — Внезапно Юрию Павловичу подступил под самое горло горький тягучий комок, который не проглотить и не выплюнуть. Сказались, видимо, события прошедших недель — допросы, протоколы, прокурор военный, которому бы ребром ладони по сонной артерии, — и, посмотрев в белесые глаза собеседника с такой свирепостью, что тот, взгляда не выдержав, отвернулся, он медленно произнес: — За свои слова я отвечаю сам, а кто сомневается, пусть прикроет пасть.
— Борзый. — Главнокомандующий вдруг резко поднялся на ноги и повернулся к сидевшему за столом седоволосому: — Павел Ильич, ты уж тут поработай пока с народом, а мы пойдем проверим, так ли уж в натуре крут товарищ, как втирает, или просто восьмерку крутит. Трактор, со мной. — Это относилось уже к развалившемуся рядом в кресле здоровенному коротко стриженному быку с остекленевшим взглядом выпученных глаз, какой бывает обычно у людей, перенесших перелом носа.
В глубине офиса, у дальних стеллажей, оказалась еще одна дверь, и, миновав вслед за провожатыми небольшой грязный предбанник, Савельев очутился в спортзале, занимавшем почти весь первый этаж.
В левом его углу стоял ринг, внутри которого два стриженых молодца не очень умело изображали что-то похожее на фул-контакт каратэ, неподалеку на матах какой-то недоумок в камуфляже делал вид, что «качает маятник», а справа, там, где находилась предназначенная для метания холодного оружия стенка из напиленных чурбаков, два энтузиаста безуспешно пытались всадить нож в катавшийся по полу деревянный шар. В целом зрелище было убогое.
— Залезай, борзый. — Носитель перевеса махнул рукой горе-каратэкам, чтобы убирались, и приглашающе приподнял канат: — Не стесняйся, покажи себя.
О каких-то там соревновательных правилах никто даже и не вспомнил. Было ясно, что здесь действовал старый проверенный принцип: входит, кто хочет, выходит, кто может.
Следом за Савельевым в ринг шустро залез амбалистый Трактор. Отметив про себя, что сделано это было привычно и с легкостью, Юрий Павлович, мысленно вступив в круг внимания, полностью сосредоточился на своем противнике. Тот был крепким, с длинными руками, килограммов на пятнадцать экс-капитана тяжелее, однако, как все ортодоксальные боксеры, представлял реальную опасность только на средней да, пожалуй, на короткой дистанции и вдобавок сразу же отдал переднюю ногу.
Ярость, копившаяся в душе Юрия Павловича уже давно, наконец-то нашла выход. Стремительно сделав финт левой, он вдруг резко перенес центр тяжести вперед и, звонко выкрикнув «тя-яя», впечатал сверху вниз подъем своей стопы в бедро противника, ближе к колену, туда, где расположен нервный узел.
После такого удара человек обычно не то что ходить, стоять не может, и потерявшийся от сильной боли Трактор тут же пропустил качественный пинок носком армейского ботинка в пах. Инстинктивно руки его схватились за то, что болело, а сам он, приседая, начал сгибаться пополам. Вложившись, Савельев осчастливил амбала сильным апперкотом в челюсть.