Вскоре около него затормозил одиннадцатый «жигуленок» с «черным» номером, и ухватившийся за руль древний дедок в куртке из ткани болонья, даже не спросив, куда ехать, покладисто махнул рукой: седай.
— На Энергетиков за тридцатку. — Савельеву с третьего раза наконец-таки удалось захлопнуть дверь, тут же умирающий двигатель надрывно взревел, и лайба, звякнув крестовиной, тронулась с места.
Щетки с отопителем не функционировали. Посмотрев, как дедок, не снижая хода, елозит засаленной тряпкой по запотевшему лобовому стеклу, ликвидатор поежился:
— У тебя, отец, как в танке, не видно ни хрена.
— Эй, милай, так я и есть танкист, — рулевой внезапно улыбнулся беззубым ртом, и стало видно, что лет ему очень много, — гвардии лейтенант, горел два раза, а победу встречал в Кенигсберге, в госпитале. Человеком был, — дедок вдруг энергично погрозил кому-то сухоньким кулачишком, — а теперь одного хочу: вот заработаю денег себе на похороны да и пойду на таран — столько всякой сволочи ездит.
— Да-а-а. — Савельев почему-то собеседнику поверил сразу. Всю оставшуюся дорогу ехали молча, а когда «жигуленок» со второго качка педали остановился среди разноцветного автомобильного скопища, экс-капитан протянул бывшему лейтенанту сто баксов: — Ты уж погоди с лобовой-то атакой, отец, — и, не захлопнув толком дверь, вылез под холодные дождевые струи.
То ли время еще не пришло, а может, погода повлияла, но на барыге было тоскливо: машин присутствовало не много, наперстки никто не крутил, и даже суровые молодые люди, «за долю малую» боровшиеся с беспределом на площадке, наплевали на все и нажрались «Абсолюта».
Стараясь не ступать по лужам, Савельев дважды обошел экспозицию. Хорошо помня высказывание, вроде бы англичан, о том, что они, сердечные, не так богаты, чтобы покупать дешевые вещи, остановился возле бежевой «нулевой» девяносто девятой. Все в машине было как надо: антикоррозия с локерами, сигнализация, даже цифровик японский. Посмотрев пристально в глаза хозяина, худощавого парня в джинсовом костюме, Юрий Павлович поинтересовался:
— Оформлять как будем?
Через полчаса толстый, похожий на бегемота из детской сказки нотариус быстро составил гендоверенность с правом передоверения на имя Дмитрия Пантелеймоновича Рогозина, затем профессор под расписку одолжил владельцу лайбы денег и, забрав техпаспорт с ключами от машины, в знак прощания помахал всем тростью.
Город трех революций Савельев уже изрядно позабыл, однако, слегка поплутав, он Неву все же форсировал, в лабазе на Старо-Невском набил огромный полиэтиленовый пакет съестным и, оказавшись на Суворовском, ушел направо на Первую Советскую, где вскоре запарковался.
Господи, сколько же лет прошло с тех пор, когда, весело крутя педали, он катался здесь на обшарпанном зеленом «орленке» без тормозов. Двадцать пять, а может, тридцать. Кажется, целая вечность пролетела с той поры, жизнь неузнаваемо изменилась, а Первая Советская все такая же: стук трамвайных колес на стыках рельсов, мрачные стены домов да тихие дворы-колодцы с неизменными котами на невывезенных мусорных баках.
«Довольно сантиментов». — Надежно укрытый от посторонних взглядов тонированными стеклами «девяносто девятой», Юрий Павлович аккуратно отклеил украшавшую его физиономию растительность и, бережно убрав вместе с париком — еще пригодится — в перчаточный ящик, протер лицо освежающей салфеткой. Глянув на свое отражение в зеркале заднего вида, он хмыкнул — и куда только профессорский имидж подевался! — затем выволок из салона мешок с продуктами и, поставив машину на сигнализацию, двинулся в глубь темного проходного двора.
В полумраке подъезда вроде бы ничего не изменилось — все тот же знакомый запах застоявшейся мочи, кошек и коммунального жилья, даже надписи на стенах казались еще теми, давешними. Очутившись перед облупившейся дверью с цифрой «7» на железном почтовом ящике, Юрий Павлович отыскал кнопку против надписи «Савельевым» и трижды позвонил.
Вначале было тихо, лишь где-то под лестницей истошно орал перепутавший март с сентябрем влюбленный кот, затем послышались шаркающие шаги, стеклышко «глазка» высветилось, и донесся окающий женский голос:
— Ктой-то там будет?
— Павлина Евлампиевна, это я, Юра, — громко произнес Савельев. За дверью сейчас же запричитали, щелкнул отпираемый замок, и на пороге возникла приземистая женская фигура в коричневой вязаной кофте.