Между тем кассета давно уже закончилась. Приподняв голову с мокрой от пота груди ликвидатора, Катя благодарно посмотрела ему в глаза:
— Знаешь, после этого твоего Амстердама ты стал какой-то другой, просто буйвол, — после чего с улыбкой направилась в ванную.
А Савельев, дождавшись, пока зашумит вода, принялся набирать номер справочной аэропорта.
Глава шестнадцатая
— До вечера, солнце мое. — Поднявшийся ни свет ни заря Савельев чмокнул сладко спавшую Катю в теплое ушко и, быстро собравшись, захлопнул входную дверь — дел ему нынче предстояло немерено.
На улице моросил мерзкий косой дождик. Ликвидатор успел изрядно вымокнуть, пока не отыскался энтузиаст, согласившийся отвезти его в гостиницу. Слава Богу, время пробок еще не наступило. Без проволочек добравшись до своего номера, Юрий Павлович в темпе позавтракал чаем с бутербродами, оделся попроще и, внимательно изучив карту окрестностей Санкт-Петербурга, направился на автостоянку.
«Восемьдесят третья» действительно была хорошей «девочкой»: снявшись с сигнализации, она приветственно подмигнула ликвидатору фарами и завелась с полуоборота. Прогрев ее, Юрий Павлович тронулся с места. По пути он сделал несколько остановок, вначале зашел в аптеку, затем в одном из магазинов купил кайенского перца, в другом приобрел блок дешевых горлодерущих сигарет и, сделавшись под конец счастливым обладателем хорошо заточенной штыковой лопаты, направился по Пулковскому шоссе из города прочь.
Трасса была скользкой, видимость паршивой. Только покатавшись часа полтора, километров за полета от Гатчины, ликвидатор нашел подходящую лесную дорогу. Съехав с шоссе, он натянул резиновые сапоги, накинул на голову капюшон куртки-штормовки и долго бродил среди мокрых, по-осеннему печальных деревьев, тщательно прислушиваясь и время от времени поглядывая на часы. Наконец Юрий Павлович одобрительно крякнул и, благодаря в душе ночные заморозки, разогнавшие грибников, принялся углублять естественную впадину в самом центре пространства, образованного полузасохшим, плотно сросшимся словником. Мокрый как мыть он накидал поверх вырытого кучу веток, засунул под нее лопату и легким бегом припустил к машине, потому как со временем было напряженно. Скинув сапога и штормовку, Юрий Павлович оперативно привел себя в надлежащий вид, снова посмотрел на часы и, горячо желая на лесной дороге в дальнейшем не застрять, резво двинулся по ней к трассе.
С ходу вырулив на шоссе, Савельев на грани ДТП полетел назад к Санкт-Петербургу. Странно, но пока день складывался для ликвидатора по-настоящему удачно, потому как не оказался Юрий Павлович в кювете, не налетел на радар гаишников, а, благополучно выехав на Пулковское шоссе, остановился на обочине и занялся своей внешностью.
Изобразив с помощью марли и большого количества лейкопластыря обширную травму носа, он на всякий случай забинтовал еще и голову, сразу же сделавшись похожим на раненого комиссара, после чего с отвращением глянул на себя в зеркало — ну и урод. Мать-покойница не узнала бы его сейчас. Внимательно осмотрев одежду, Савельев в который раз посмотрел на часы, покачал головой и начал выруливать на трассу.
Гаишник, бдивший возле КПП, посмотрел на ликвидатора пристально, однако тормозить не стал — с убогого взятки гладки, а Юрий Павлович тем временем развернулся, сразу же ушел направо и быстро покатил по направлению к зданию старого аэровокзала, нынче именуемого гордо международным аэропортом «Пулково-2». Машину он запарковал в самом дальнем углу площадки, нацепил на обезображенную физиономию темные очки и, мастерски хромая на обе ноги сразу, поковылял в зал прибытия.
Самолет из Амстердама приземлился минут пятнадцать назад. Ощущая на себе недоуменные взгляды встречающей толпы, ликвидатор поплелся к мгновенно освободившемуся месту и, усевшись с видимым усилием, посмотрел по сторонам. Разные люди присутствовали. Крутые россияне для усиления своей крутизны небрежно общались друг с другом по сотовым телефонам, те, кто попроще, прильнув к смотровым щелям в закрашенном стекле, с увлечением взирали на процесс таможенного шмона, а суровый дядька с двумя подбородками и четырьмя телохранителями вообще в зал не вышел — западло было — и в ожидании самолета томился в шестисотом «мерседесе», запаркованном под знаком: «Остановка запрещена». В его сторону с ненавистью и разочарованием посматривал из патрульного «жигуленка» гаишный капитан, в целях обеспечения себя куском хлеба с маслом расположившийся неподалеку и решивший с наглым нарушителем не связываться.