— Странный он. — Расставаясь с хмелем, Катя широко зевнула. — Первая жена, говорят, от него сбежала, не вынесла всех чудачеств. А случилось это, когда, занимаясь биоэнергетикой, он чуть не умер от функционального расстройства органов пищеварения — не совладал со своей внутренней энергией «Ци», как говорят китайцы.
— А ты-то его хорошо знаешь? — Юрий Павлович распахнул дверь парадной и, узнав, что Катя трудится в музее не так давно, внезапно громко топнул ногой на нахальную веселую крысу, замершую «сусликом» на люке мусоропровода: — Кыш, хвостатая!
Дома их ждал неприятный сюрприз: усатый стервец Кризис совместно с молодцами из ГЗ, группы захвата то есть, умело подложил своим хозяевам свинью. Случилось так, что, выражая недовольство отсутствием внимания к своей персоне, хвостатый хулиган продрал когтями оклейку сигнализации и, подняв этим ментов на ноги, с невинным видом расположился в кресле. Те долго ходили кругом, потом приволокли ключи и, обшмонав квартиру, оставили повсюду на паркете следы сапог, а на столе бумагу, что ничего не взято. При этом, конечно, дверь в кухню не закрыли, как полагалось, на крючок, и коварный котяра, когтистой лапой с легкостью ее открыв, ворвался внутрь и вспрыгнул на холодильник, где находился давнишний предмет его мечтаний — горшок с лохмато-экзотическим папирусом.
Все оставшееся время до прихода хозяев Кризис провел с максимально возможной пользой для здоровья, предаваясь многократной процедуре очистки своего желудка. Когда Катя с Савельевым вошли в квартиру, представитель африканской флоры был уже обглодан начисто, весь пол на кухне покрыт кошачьей блевотиной, а сам виновник всего этого безобразия, пребывая наверху холодильника, громко издавал характерные звуки, живо напомнившие вновь прибывшим о страдалице юбилярше.
Увидав Савельева, кот, зашипев, выгнулся дугой, шерсть на нем встала дыбом, и, исполнив смертельный номер в воздухе, он стремительно кинулся в прихожую под вешалку.
— Странно, — Катя кончиками наманикюренных пальцев намотала половую тряпку на швабру и принялась наводить порядок, — раньше Кризис у тебя с колен не слезал.
— Ну а теперь это ему надоело. — Юрий Павлович неожиданно почувствовал бешеное желание шваркнуть хозяйского питомца башкой обо что-нибудь бетонное и удивился: всегда он братьев меньших в отличие от ближних своих любил.
«С годами точно характер портится». — Юрий Павлович быстро пошел под душ, употребил в дело свою личную зубную щетку и, не дожидаясь в кровати Катю, постыдно заснул.
Сразу же он почувствовал на своем лице дуновение, которое даже среди зноя пустыни показалось ему обжигающим. С каждым мгновением становилось все жарче, и одновременно Савельев увидел, как в небе с удивительной быстротой поднималась темная полоса.
— Что это, учитель? — Он оглянулся на белобородого гиганта, который из-под руки, прищурившись, смотрел на стремительно становившееся кроваво-красным солнце. — Я ощущаю на себе дыхание Нефтиды.
Между тем на землю опустилась тьма, по небу с бешеной скоростью неслись тучи песка, и каждая песчинка обжигала, как раскаленная искра.
— Ты был чуть не прав, — белобородый внезапно улыбнулся, — это дыхание ее супруга, злобного Сета, зовущееся Тифоном. — Достав из складок одежды небольшой сосуд из серпентина, он повелительным жестом поднес его к губам Юрия Павловича: — Пей, Гернухор, это радость богов.
Задержав дыхание, Савельев сделал глоток и внезапно ощутил, как на него стремительно надвинулась невообразимая прозрачная стена, за которой разливался яркий свет ласкового полуденного солнышка, и, увидев рядом с собой учителя, спросил:
— Где мы, Триждывеликий?
— В Царстве истины. — Гигант снова улыбнулся и протянул свою руку, украшенную на указательном пальце скромным кольцом с неброским красным камнем: — Смотри.
Сквозь прозрачную перегородку Юрий Павлович увидел, что Тифон начал дуть с чудовищной силой. Когда же на мгновение ветер ослабевал и непроницаемая песчаная пелена разрывалась, на небе появлялось кроваво-красное солнце, бросавшее на землю зловещий свет. Еще он увидел свое неподвижное тело, лежавшее в расщелине у подножия скалы, и, заметив серебряную нить, выходящую из него, внезапно понял, что это единственное, что теперь связывало его с привычным миром.
— Если будет угодно богам и Тифон пощадит твое тело, — Триждывеликий опустился в густую высокую траву и жестом руки приказал Савельеву сделать то же самое, — ты ступишь на тропу, ведущую к могуществу.