— Думаю, сегодня на обед консервами обойдемся. — сказал Струмкин. — Шлеменко. ГТС-ка придет с новым крановым. На ужин чего-нибудь горячее сообразим.
— Тжвжик хочешь? — спросил Еприкян. Он удобно устроился на брезенте. Положил на скрещенные ноги тяжелую втулку с черными рабочими плашками. Серенький медленный ветер разбивала на два тягучих потока его маленькая, жарко одетая фигурка.
— Может и хочу. — ответил Струмкин. — А ты умеешь?
Гамлет даже голову в толстом капюшоне поднял. Кроме маски Струмкин увидел выпуклые карие глаза под пушистыми с инеем бровями.
— Мне не веришь? Моему тжвжику поверишь, ахпер Струмкин!
Струмкин уже знал, что "ахпер" это респектно. Не "я зарэжу твой кадык", а напротив. На армянском это значит брат. Но каждый раз Струмкин инстинктивно вздрагивал. В полярной тишине и основательности такой темперамент выглядел также странно, как оленевод Бельдыев под синим небом Зангезура. Гамлет еще ничего. Вахтовик многолетний. Шумит нечасто, зато часто по делу. Нормально работает. Дом у себя в Армавире построил. Фотки показывал. Ничего себе. В 2 этажа и стены в гроздьях винограда. Рационально по жизни шагает. Со всех сторон дельный мужик.
— Ты чего, ахпер?
— Ничего. — ответил Струмкин. — Вроде как по плечу тебя похлопал. И это… С зубцами на плашках повнимательней. Ромуальдыч на все про все четыре пары выделил. Жила складская.
Они успели собрать ключ, подвесить его на тросы и скатать брезент. Шлеменко пылал и цвел горячечным бредом. По мокрой от пота подушке кружила голова с пересохшими, треснувшими губами. Еще с вечера Струмкин отгородил койку кранового простынями на бельевых веревках. Гамлет не поверил в силу ивановского текстиля. Ночевал в сенях. Рядом с печкой. И сейчас не верил. Пришлось Струмкину самому одевать кранового в теплый бараний кожух. Деда Струмкина кожух.
— Как я бать? Я бать как, да? — тяжело с одышкой и влажным с одышкой хрипом почти прошептал крановой.
— Отлично, Леха. Камеди Клаб показываешь, значит живой.
— Холодно.
— А мы вот сейчас оденемся и в больничку поедем. Там тепло и Тамарка будет приходить. С мандаринами.
— Какие мандарины, батя. Там такие два арбуза.
Струмкин аккуратно положил голову Шлеменко на подушку. застегнул кожух и спеленал его ноги одеялами. ГТС-ка пришла на самом краю настоявшегося ветром и влажностью дня. Гамлет врубил прожектора над технической площадкой. Рассеянный, жалкий свет вырезал круг в сливочных сумерках. ГТС-ка легко пробила круг своими желтыми фарами, гусеницами-проходимцами и железным рубленным носом. В покатом боку машины открылась дверца. На подкрашенный прожекторами снег упала клетчатая сумка. Через секунду рядом встал широкоплечий и плотный человек в желто-черном фирменном комбинезоне.
— Мамедов Мамед.
Струмкин пожал протянутую руку.
— Мамед, помощь твоя нужна. Сменщика твоего на борт закинуть.
— О чем разговор. — Мамедов говорил без акцента. Как Струмкин. А так вылитый Еприкян. Только толще и моложе. Пока шли к вахтовой балке Струмкин коротко расспросил Мамедова.
— Сам откуда, Мамед?
— Почти местный. Из Нижневартовска.
— Так сразу не скажешь.
— С 7 лет на Северах. Батя крановой ну и я тоже.
— Это хорошо, Мамед. Это правильно. Так и надо. У Чувилихина работал?
— Ага.
У высоких ступенек балки их ждал Гамлет.