Прокопий отодвинулся от Зотникова, сказал примирительно:
— Мало ли что болтают, не каждому слуху верь.
— То-то! — Немного успокоившись, Евстигней зашагал по комнате. — Алтайчонка я записал на свое имя. На днях приедет поп, — бросил он угрюмо.
Прокопий понял: Евстигней хочет закабалить найденыша, сделать его своим батраком навечно.
— А где Карабарчик жить будет?
— Пока у тебя. — Зотников остановился перед работником. — Если понадобится — возьму.
— Да ведь он человек, а не вещь…
— Не твое дело! — грубо оборвал Прокопия хозяин. — Моя находка: что хочу, то и делаю.
— Вот что, Евстигней Тихонович, — чеканя слова, заговорил Прокопий: — пока я жив, мальчика в обиду не дам.
— Иди, иди, защитник, без тебя обойдется! — махнул рукой Евстигней.
Хлопнув дверью, Прокопий вышел.
Через неделю после разговора с хозяином на заимку приехал священник — отец Дометиан. Найденыша окрестили и дали ему имя Кирияк.
Приближалась зима. Подули холодные ветры. Тайга нахмурилась. Над заимкой целыми днями висела густая пелена мелкого дождя. По ночам в горах было слышно, как кричали дикие козы. В вышине серого, неласкового неба стройными треугольниками, стремясь на юг, летели гуси.
Прокопий вместе с хозяином уехал в соседнее село на ярмарку. В больших скотных дворах, что окружали заимку, ревела голодная скотина. Степанида с ребятами едва успевала подвозить корм. Намаявшись за день на хозяйской работе, ребята забирались вечером на полати.
В избе чуть мерцает огонек. За старой глинобитной печкой шуршат тараканы, скрипит однотонно сверчок. В углу, возле дверей, спит теленок, и в сумраке осеннего вечера, за окном, чуть слышно моросит дождь. Пахнет кислой капустой и намокшей за день одеждой из овчин. В сенях скулит Делбек и ждет, когда его впустят в избу.
Дождь усиливается. В избе все затихает. Только на полатях слышится неторопливый шепот Яньки, который рассказывает своему другу разные небылицы.
В один из осенних дней, встретив работницу на дворе, Варвара сказала ей:
— Пошлешь ко мне алтайчонка.
Мальчик пришел. Хозяйка хлопотала возле печки, и вкусный запах свежеиспеченного хлеба наполнял кухню. Проглотив слюну, Кирик уселся возле порога.
— Чего уставился на стол? Не для тебя стряпала! — заметила сердито Варвара и открыла подполье. — Лезь за котом! Поймаешь — снесешь в амбар. Только держи его крепче: кот-то дикий.
Кирик спустился по шаткой лестнице вниз и стал оглядываться. Свет сверху исчез: Варвара закрыла западню. Вскоре глаза мальчика, привыкшие к темноте, заметили в дальнем углу две светящиеся точки.
Стало страшно, но, поборов страх, мальчик пополз на четвереньках в угол. Две зеленые, светящиеся точки мелькнули в другом углу.
Сверху показалась полоска света, и сердитый голос хозяйки спросил:
— Скоро ты там?
— Поймать не могу.
— Ну и сиди вместе с котом! — Западня вновь захлопнулась.
Прошло минуты три. Кот уселся на прежнее место, не спуская с мальчика своих зеленых, светящихся глаз. Кирик осторожно стал подкрадываться к нему, но, запнувшись о что-то, упал. Испуганный кот прыгнул через Кирика, но тот успел схватить кота на лету и, навалившись туловищем, прижал его к земле. Отчаянно мяукая и пытаясь вырваться, кот больно царапал лицо и руки мальчика.
— Откройте!
Яркий луч света проник в подполье. Кирик зажмурил глаза. Через минуту, весь исцарапанный, он вылез со своей добычей и спросил Варвару:
— В какой амбар нести?
— В средний, где пшеница.
Кирик, неся кота, вышел во двор. Недалеко от дверей амбара сидел на цепи большой пес, и как только Кирик поравнялся с ним, кот злобно фыркнул и вырвался из рук мальчика. Собака, гремя цепью, бросилась к коту. На крыльцо выскочила Варвара с черенком от метлы.
Увидев хозяйку, пес виновато вильнул хвостом; кот шмыгнул под амбар.
Всю свою ярость Варвара обрушила на Кирика:
— Кошку с собакой стравлять? Вот тебе, вот тебе!.. — На спину мальчика посыпались удары.
В дверях избы показалась Степанида. Точно птица, увидевшая птенца в когтях коршуна, она понеслась к Кирику. Схватила на ходу палку и, задыхаясь от гнева, занесла ее над головой хозяйки:
— Ребенка бить! Малыша! Да есть ли у тебя совесть? — Опомнившись, отбросила палку и прижала плачущего Кирика к груди. — Отольются тебе детские слезы! — проговорила она и, сама готовая расплакаться, повела мальчика в избу.
В полдень Кирику стало плохо: начинался жар. Ребенок бредил:
— Мама! Страшный кот… он укусит, укусит! Мама! Задыхаясь от душивших ее слез, Степанида прижимала к себе горячее тело найденыша:
— Сиротинушка ты моя горемычная!
Глядя на плачущую мать и избитого друга, ревел на всю избу Янька.
Через несколько дней приехал хозяин с Прокопием. Узнав о случившемся, Прокопий пошел к Евстигнею.
— Зачем избила Кирика? — не снимая шапки, спросил он Варвару.
— А тебе какое дело? У меня есть хозяин, ему и ответ дам! — зачастила она. — Ишь, какой учитель нашелся! Проваливай из дома!
— И то, Прокопий, уходи-ка лучше. У меня рука тяжелая — неровен час, свистну по уху: долго будешь помнить, как мою жену учить. — Евстигней грузно шагнул к работнику: — Ну!
— Не нукай, я тебе не лошадь! — Прокопий спокойно поправил опояску. — Меня пугать нечего. Расчет подай! Хватит на вас спину гнуть!
— Эко, удивил! Да вашего брата, голоштанников, развелось нынче, как комарья в болоте.
— По чьей вине эти самые голоштанники развелись?
— А по-твоему, по чьей? — сдерживая гнев, спросил Евстигней.
— По нашей! — бросил ему коротко Прокопий.
— То есть, как Это понять? — Глаза хозяина сузились.
— Очень просто: грабите бедноту, вот и все! Лицо Евстигнея побагровело:
— Да за такие речи тебя в тюрьму можно запрятать!
— Не знаю, кто из нас скорее сядет: то ли я, то ли ты с Яжнаем.
— Прокопий! — В голосе Зотникова прозвучала угроза. — Не доводи до греха!
— Вам с Яжнаем грешить не в первый раз.
— Пронька!.. — Рука Евстигнея потянулась за топором, лежавшим под лавкой.
Варвара метнулась к мужу.
— Уйди ты, Христа ради! — замахала она на работника рукой. — Богом прошу!
— Бога вспомнила! А когда Кирика била, где твой бог был? Кровососы! — Хлопнув дверью, Прокопий вышел.
С женой он совещался недолго:
— Житья нам от этих злыдней не будет, да и лютовать над Кириком еще больше станут. Надо расчет просить. Как-нибудь перезимуем в Тюдрале.
Женщина посмотрела на осунувшееся лицо Кирика и подтвердила:
— Надо уезжать, Проня. Ждать больше нечего. Сборы были коротки. Утром, чуть свет, Прокопий вышел с заимки и направился в Тюдралу за лошадью. Вернулся лишь к обеду. Сложил имущество на телегу, усадил Степаниду, ребят и тронул вожжами коня. Возле ворот их встретил Зотников.
— Стой! Куда Кирьку повез? — Евстигней со злобой посмотрел на работника и схватил лошадь под уздцы. — Ссаживай парнишку!
— Отпусти вожжи! — В голосе Прокопия прозвучала недобрая нотка.
— Пускай Кирька слезет!
Прокопий стегнул коня. Лошадь рванулась. Отброшенный концом оглобли, Зотников упал.
— Разбойник! — В бессильной ярости Евстигней потряс кулаком вслед протарахтевшей за поворотом телеге.
Глава третья
В волостном правлении, куда приехал Зотников с жалобой на своего работника, ему заявили, что судить Прокопия Кобякова не могут.
Зотников в недоумении уставился на старшину.
— Теперь он солдат русской армии, на днях отправляем его в Бийск, к воинскому начальнику. — Старшина наклонился к уху богатого заимщика и, прикрыв рот рукой, зашептал с оглядкой: — Год провоевали, а конца не видно. Живем мы в лесу, молимся пню, ничего не знаем. А приемыша-то отберем, не сомневайся. Только ты… того… помалкивай пока. Отправим Проньку на фронт, а с бабой, поди, управимся! — Старшина хихикнул.