— Постой, постой! — замахал я руками. — Ты что же считаешь себя крысой?!
Сириус обиженно фыркнул и посмотрел на меня с откровенным презрением.
— Лично я-у сразу смекнул о своем происхождении, — гордо сообщил он. — Ну и что, что любил тыквенные семечки и вонючие, словно носки пехотинца, сыры. Зато я-у обожаю мышей! Все началось с того, что однажды я-у съел нашу мачеху. Съел и не заметил. Облизался, а несколько часов погодя выкакал ее хвостик и тут же захор-р-ронил его… — он покаянно вздохнул. — Братья мне-у этого так и не простили — выгнали с позором, позабыв, как звать… Впрочем, я и сам не помню… А я-у хоть и во вкус вошел, но и по сей день иногда прихожу на могилку мачехи, дабы помя-унуть сердобольную серушку. Вкусная была-у, однако. Но беды в моей кошачьей судьбе начались после того, как я-у встретил свою первую любовь — корову Га-Гу.
— Корову?! — опешил я.
— Да, и надо-у признать, роковое это увлечение для любого усато-хвостатого. Но я-у ничего не мог с собой поделать, влюбился с первого взгляда. Меня-у покорили ее огромные глаза и мр-р-р-рау… большое вымя. Но у бедолажки крупнорогатой детство тоже не радостное было. Га-Гу вырастили гуси.
— Кто?! — я чуть не подавился. Избыток межвидовых родственных связей плохо укладывался у меня в голове, а булка вдруг перестала помещаться во рту. Кусочек гусиного паштета таки не выдержал и вырвался на свободу, красиво шмякнувшись прямо перед носом у Сириуса. Кот брезгливо потрогал его лапкой и передернулся.
— Да, возможно, именно они-у на твоей кукурузной булке, — мяукнул он и укоризненно покосился на меня. — Ну и манеры у тебя-у, маркиз! Неужто в детстве не научили, что с полным ртом разговаривать некр-р-расиво? — я смущенно потупился, а кот, посчитав воспитательную деятельность оконченной, продолжил: — Я-у, конечно, до сих пор с трудом себе это представляю, но моя-у коровка страдала от того, что не умеет летать. Помнится, загрустит любимая Га-Га, слезы в длиннющих ресницах запрячет, а я-у подойду, поглажу мягкой лапкой по худому крупу, слово ласковое мяукну, она-у сразу же повеселеет, да податливее станет. Позволит мне-у и с хвостом приветливым поиграть, молочка парного пососать, да вымя-у нежное потискать, — кот вожделенно запустил лапу в лимонное желе и невольно облизался. — Любил я-у ее сильно, восхищался, да только не знал, что коровка-то моя-у колдуну одному принадлежит.
— Ух ты! — не выдержал я.
— Ага, — печально кивнул Сириус. — Этот живодер-р-р для злобного обряда омоложения приобрел зазнобу мою, а при полноликой луне прирезать вздумал. Да только я-у предложение в этот день хотел ей сделать. Ну, и нашла коса на камень, а точнее — напал кот на пакостника-чародея. Морду я-у ему исцарапал, ухо прокусил, да что есть мочи мяукал: "Беги, Га-Га, беги! Спасайся, любимая!" Но, как говорится, корова не кошка — мозгов в ней немножко. Эта рогатая, тощая дур-р-ра, вместо того, чтобы оставить о себе последнее, мрр, душещипательное воспоминание, попятилась в сарай и напоролась на вилы. И знаешь, взбесился тогда не один колдун, ибо обломались мы оба-у. Глазенки у старика кровью гневались, зубы паскудно скрежетали, видать тушкой моей дранной морокун захотел крупнорогатую жертву заменить, но, как говорится, что кота не убивает, мр-р-рау, то делает его сильнее. К тому же я-у и сам злой был, как собака — звание "вдовец" коту чести не делает. Вот и выцар-р-рапал я-у в отместку чародею глаз его красный…
— Заливаешь! — не поверил я. — Чтобы кот да с колдуном справился? Извини, неправдоподобно.
— Если бы! — отмахнулся кис. — Глаз-то я-у ему выдрал, но за то и поплатился многократно. Мор-р-рокун тогда слова бесовские произнес, золотой песок из карманов высыпал, да в душевнобольной танец пустился — короче, проклял меня-у колдун. Пожелал, чтобы моя-у полосатая морда в подчиненных при всяких тиранах была, приключений несусветных на мою хвостатую задницу захотел, да неразделенной любви на все восемь жизней. Хвала Чеширу, что несведущ был колдун-то одноглазый в количестве отведенных котообразным реинкарнаций. Будет у меня-у одна жизнь, чтобы оттянуться и погулять, как все коты — самому по себе!
Я налил себе малинового киселя и спросил:
— Так ты поэтому здесь? Баранус один из этих тиранов?
— Не совсе-ум так… — Сириус почесал за ухом, словно размышляя, как продолжить рассказ. — Тут такое дело… Пару годиков назад, я-у работал заклинателям змей на восточном базаре Абу-Ару-Ану-Его. Свистел во флейты заливистые, завлекая гадюк разных в чувственные танцы. И был я-у влюблен в Аш-Шу — старую очковую кобру.