Наташа подошла к матери и шепнула:
– Надо бы дать денег. Я не могу. Мне неудобно.
Мария Николаевна, нимало не смущаясь, обратилась к врачу:
– Что мы вам должны, доктор?
– Ради бога! Ничего! Мы с Сергеем Дмитриевичем все решили. Там на рецепте мой телефон. До свидания!
Из комнаты донесся детский смех. Наташа улыбнулась и про себя отметила:
– Сережка нравится моему сыну!
Заметив улыбку на лице сестры, Саша подчеркнуто жестко сказала:
– Между прочим, у Миши есть отец!
Мария Николаевна молниеносно парировала:
– У него никогда не было отца! Одно звание!
– Я просила тебя так не говорить! – сухо сказала Наташа и направилась в свою комнату.
Мария Николаевна, плохо скрывая раздражение, буркнула Саше:
– Лучше поставь цветы в воду!
Мишутка не мог скрыть своей радости по поводу ухода врача. Он решил отметить это событие «опытами» над Сергеем: снял с него очки и стал пробовать на прочность его нос и уши. Наташа остановилась в дверях, молча наблюдая за происходящим. Она почувствовала, как ее охватывает волна спокойствия и благодарности.
Сергей заметил Наташу и смущенно улыбнулся.
Наплывом из темноты снова проступило тело утопленника и исчезло…
28 февраля того же года.
Глеб лежал ничком, уткнувшись лицом в подушку. Уже давно звонили в дверь, но он не реагировал. Когда начали стучать, Глеб пошевелился, медленно поднялся с кровати и босиком прошлепал в прихожую.
На пороге стоял друг детства Штейн:
– Ты опускаешься в пучину все глубже и глубже, и скоро она поглотит тебя целиком!
– Принес?
– А кто еще придет к тебе по первому зову, как ни я?!
Штейн достал из кармана пальто бутылку коньяка, банку шпрот и, поморщившись, спросил:
– Как ты можешь закусывать коньяк шпротами?
– Коньяк как нельзя лучше разжижает мозг, – сказал Глеб, – и тогда шпротам в этой акватории сподручнее плавать. Согласись, это красиво! Рыба ведь – чистый фосфор! Скоро я ничего не буду соображать, зато буду светиться!
Увидев озадаченное выражение на лице друга, Глеб счел нужным добавить:
– Я думаю, что моя страсть к рыбной закуске – это компенсация панической боязни воды. Я – единственный из всех знакомых мне людей, не умеющий плавать! Мне стыдно!
Он налил коньяк в стакан, выпил и закусил шпротой. Это было похоже на иллюстрацию к вышесказанному.
Штейн скептически наблюдал за Глебом, скрестив руки на груди.
– Друг, я снова сделал глупость, – тяжело вздохнув, признался Глеб, наливая новую порцию коньяка. – Подписал на работе какие-то бумаги…
Штейн упорно молчал, и Глебу ничего не оставалось, как продолжить:
– Знаешь, какой мой главный недостаток? Я не могу сказать «нет!»
Штейн неодобрительно покачал головой:
– Кореш, ты гибнешь! Гибнешь, а мне тебя не жаль! Нет – не жаль!
– Это почему же?
– Потому! – отрубил Штейн. – Вспомни, разве кто-то заставлял тебя делать что-то противное твоему Я? Заставлял?! А какая у тебя фамилия? А?! Рязанов? Нет?! Так какая же?
Глеб опустил голову на грудь.
– Ты забыл свою настоящую фамилию! – кипятился Штейн. – Ты мечтал быть военным, а стал «нужным кадром»! Ты бредил балериной, а женился на барышне, не способной оторвать задницу от паркетного пола «рязановской» квартиры! Теперь я читаю в твоих глазах нечто новое!
– Ты о чем?
– О том, что теперь ты подумываешь об эффектном «конце»! Разве не так?!
Глеб молчал. Штейн налил себе коньяка, залпом выпил и негромко сказал:
– Я все думал: кого ты мне напоминаешь?
– И кого же?
– Толстовского Федю!
– Кого?
– Федю Протасова из «Живого трупа».
– Я плохо помню.
– Пить надо меньше!
– Наливай!
Они выпили.
– Так что этот Федя?
– Он тоже мучился и не понимал почему. Нет, вру! Он понимал: царская эпоха, ханжеские устои общества, ложь – все это его утомляло. Он запил, загулял, спустил все состояние, увлекся цыганкой…
– И что?
– И плохо кончил!
– М-да! Похоже! За небольшим исключением…
Они помолчали.
– Штейн, – тихо спросил Глеб, – что же ты посоветуешь старому другу?
Штейн прикурил новую сигарету и смачно затянулся.
– Ты считаешь себя человеком долга и не можешь все бросить – ведь так?!
Глеб беспомощно развел руками, давая понять, что друг абсолютно прав. Штейн взял бутылку, повертел ее в руках, плеснул янтарной жидкости в оба стакана:
– Знаешь, в шахматах есть такой термин – цугцванг! Это позиция, в которую попадает игрок, и какой бы ход он ни сделал, все будет ему во вред! Ты в цугцванге! И ты погибнешь, если…