Большие цепные псы с обрезанными ушами свирепо лаяли на Карая из-за каменных оград. Карай их не замечал. Он отобрал у Андрея планшетку и горделиво нес ее в своих белых зубах, вызывая восхищение мальчишек, – те уже шли толпой за невиданной собакой.
На середину желтой улицы вышел высокий сухопарый человек в полотняном кителе и приветливо поднял кверху руку. Он оказался председателем колхоза. С достоинством протянул ладонь сначала Андрею, потом Вадиму и вежливо спросил:
– Будете искать?
– Да, – Андрей сдвинул на затылок милицейскую фуражку, – попытаемся. Попытка не пытка.
– Помощь не нужна ли?
– Пока что нет.
– Очень хорошо, – сказал председатель, потрогав толстыми пальцами свой горбатый нос. – Трудно будет найти.
– Почему?
– Горы – это не лес и не море. Море выносит пропажу к берегу, лес – к дереву. Горы того, что пропало, не отдают.
Вадим пренебрежительно усмехнулся:
– Было бы что отдавать…
– Ну, там видно будет, – сказал Андрей. – Если придется заночевать, где я смогу?
– Вон там же, где Вадим ночевал, – ответил председатель и скупо улыбнулся. – Это теперь будет наша уруликская гостиница.
В селении снега не было, но сразу за селом он лежал на скалах грязноватыми пятнами. Значит, давно уже не бушевали снегопады.
– Давно! Со времени той бури, – коротко подтвердил Вадим. Он теперь в разговоры вступал неохотно и на все вопросы отвечал односложно: «Да», «Нет».
Чем выше они поднимались в горы, тем снег казался чище и тем его было больше. Карай сбежал с тропы, прыгнул – и провалился в сугроб; виднелись только его острые уши и взметнувшийся к небу черный нос…
Примерно через полчаса после такого подъема Вадим ступил на маленькую площадку, с которой ветры сдули снег, и угрюмо проговорил:
– Вот здесь.
Андрей обернулся назад. Селение было хорошо видно. Когда зажгутся огни, оно станет видно еще лучше. И вот отсюда не дойти до спасительных огоньков, не дойти, когда дело идет о твоей жизни! Да пусть ноги будут перебиты, переломаны – на локтях поползешь!
– Пожалуйста, покажите, где стояли вы, где стоял Эль-Хан, когда вы расставались?
Вадим взглянул исподлобья, ответил недоброжелательно:
– Вам представляется что-то не то. Разве я был тогда в таком состоянии, чтоб запомнить все эти мелочи?
– Но то, что это происходило именно здесь, вы хорошо помните? Тут нет ошибки?
– Хорошо помню.
– И вот здесь Эль-Хан взял у вас фотоаппарат и рюкзак?
– Именно здесь.
Вадим вытащил папиросы, но на этот раз не предложил закурить Андрею.
Андрей тоже достал свою коробку. Каждый закурил от своей спички – Андрей сразу с первой спички, Вадим испортил штук пять-шесть, заслоняя огонек ладонями от ветра.
– Вы, кажется, решили остаться здесь ночевать? – спросил Вадим, попыхивая папироской. – Надо думать, я больше вам не нужен… Иными словами, могу ли я вернуться в лагерь?
– Да, конечно. Если вас не интересует поиск, уезжайте.
– Поиски меня интересуют, – огрызнулся Вадим, – но у меня есть свои задания, и не менее важные. Я должен их выполнять.
Он круто повернулся, спрыгнул с площадки и быстро пошел к селу.
– До свиданья! – крикнул ему вслед Андрей и помахал планшеткой его удаляющейся спине.
Не стоило заставлять Карая обнюхивать площадку. За пять дней выветрились все запахи, да и следы Эль-Хана были теперь похоронены где-то в глубине снегов. Мало ли снегов намела буря! Искать Эль-Хана по следам было бы бессмысленно. Нет, уж лучше всего пустить Карая на обыск местности, прочесать все вокруг в километровом радиусе, а там уж что найдет, то и найдет.
Андрей решил вести кольцевой поиск. Площадка должна была стать центром, а вокруг нее надо описывать круги – каждый последующий шире, чем предыдущий. Можно надеяться, что при таком поиске ничто стоящее не ускользнет от внимания. Если Эль-Хан все еще находится на горе, то где-нибудь поблизости: ведь он, вероятно, все время держал курс на уруликские огоньки. Андрея не смущало то, что поиски, которые производились силами населения, представителей милиции и самих участников экспедиции, не дали результатов. Что ж удивительного! Пропавший человек лежит где-нибудь поблизости под глубоким заносом снега. Его не увидишь. Но Карай учует…
– Ищи, Карай, ищи!
Пес тычется носом в снег. Вместе со своим хозяином он то спускается в ложбинки, то карабкается на выступы скал. Он не упустит ничего мало-мальски подозрительного. Нюхает снег, разгребает его лапами, лает и выжидательно смотрит на хозяина: так ли надо делать?
– Ищи, ищи, Карай!
Поздно вечером Андрей со своей собакой приходит в дом на краю села, где ему отведен ночлег. Тут хозяин колхозник, которого все зовут не Мукуч – это его имя, – а фермач, потому что он заведует одной из животноводческих ферм колхоза. Мукуч-фермач еще не спит, хотя его жена и дети спят уже давно. Под ярким светом электрической лампочки он составляет какую-то сводку. Теперь он сгребает со стола бумаги и ставит на клеенку миску с мацони.
– Жену будить? – спрашивает он неуверенно.
– Зачем?
– Чтобы обслуживала гостя. Так у нас полагается.
– Сами обойдемся, – говорит Андрей.
Кряхтя, он стаскивает с ног сапоги. Каждое движение доставляет мучительную боль. Он с вожделением смотрит на белую, словно сам снег, простыню, покрывающую тахту. Спать! Потом он смотрит на стол, где рядом с мацони появилась холодная баранина и бутылка водки. Нет, все-таки сначала поесть, затем уже спать. Только нужно еще подкормить Карая…
– Что ты думаешь ему дать? – спрашивает Мукуч.
– Не найдется ли молока?
– Как не найтись? И ты хочешь налить ему молока?
– Вообще-то это не очень хорошо, – озабоченно отвечает Андрей. – Лучше бы кашу на мясном бульоне…
Мукуч внимательно смотрит на него, стараясь понять, что говорится в шутку, а что всерьез. Нет, гостю не до шуток…