Однажды я услышала из сада голос Коли:
– Орик! Давай Караю удовольствие накачивать!
– Давай! – отозвался Орик.
Я выглянула в сад.
– Ребята! Что вы делаете?!
На дорожке крутился Карай, стараясь вырваться от мальчишек, а они с азартом, схватив его за хвост, изо всех сил мотали пса из стороны в сторону. Услышав мой окрик, они отпустили Карая, и тот бросился ко мне.
– Мама! – заговорил Коля. – Мы Карайке удовольствие накачиваем!
– Вы с ума сошли! Другой пёс загрыз бы вас! – возмутилась я.
– Почему? – Ребята искренне удивились. – Ведь когда собака радуется, она машет хвостом! Значит, если мы будем её хвостом махать, ей будет радостно!
Я засмеялась.
– Когда вы радуетесь, вы прыгаете. Значит, если кто-нибудь станет вас вверх подбрасывать и вы будете падать и ушибаться, вам тоже будет радостно? Нет уж, предоставьте Караю радоваться самому! Пойдёмте лучше гулять!
Теперь Карай – к великому неудовольствию хозяйки: «А вдруг сейчас воры придут!» – сопровождал нас в прогулках. Он со всех ног уносился далеко вперёд, потом мчался обратно – и обязательно ему надо было по очереди приласкаться ко всем троим, чтобы никого не обидеть, – и снова летел вперёд.
Однажды мы забрели довольно далеко и проходили мимо какой-то деревни. Вдруг из-за околицы вырвалась целая стая дворняжек и с неистовым разноголосым лаем бросилась нам навстречу. Мы невольно остановились. Но тут произошло неожиданное. Плотно упираясь в землю ногами, между нами и собаками встал Карай. Хвост его вытянулся струной, шерсть вздыбилась, он молча смотрел на приближающуюся свору. Он стоял к нам спиной, и мы не видели его морды, но хорошо знали: он поднял верхнюю губу и показывает врагам свои страшные клыки.
И, словно по команде, все собаки с разбегу внезапно остановились, оседая на задние ноги, и, как одна, умолкли. С минуту они так и стояли, не сводя глаз с неподвижного Карая, потом, тоже как по команде, одновременно поджали хвосты, повернулись и трусцой побежали обратно к деревне. У них был такой явно сконфуженный вид, что мы все трое расхохотались. Карай стоял в той же позе, пока последняя собака не скрылась за домами. Тогда он опустил струной вытянутый хвост, взъерошенная шерсть улеглась, и он оглянулся на нас.
У него была такая морда, что нам показалось – и он смеётся вместе с нами.
Во всём посёлке знали нрав Карая, и к хозяйке редко кто заходил. А к нам, конечно, приезжали гости. Встречал их Карай приблизительно так же, как встретил вначале меня, но он был умён и, увидев, как радостно мы приветствуем наших друзей, сразу понимал: этим клыки показывать незачем. Он только отходил в сторону и ласкать себя никому не давал. Когда же приехала к нам из города погостить моя молоденькая племянница Ниночка и Карай увидел, как мальчики, ликуя, повисли у неё на шее, он сразу понял: это друг! И с первых же дней привязался к ней так же беззаветно, как к нам троим.
Лето проходило. Приближалась осень, и скоро мы должны были возвращаться в Ленинград.
– А как же Карай? – с тревогой спрашивали мальчики.
«А как же Карай?» – думала и я… В Ленинград взять его невозможно, да и хозяйка не отдаст. А оставлять его одиноким здесь, чтобы снова – побои и голод… Что же делать?
Вернулся из экспедиции хозяйский сын Гранька. Тот самый Гранька, который нарочно растил злого пса. Это был невзрачный парень с маленькими недобрыми глазками. Мы с ребятами совсем приуныли…
Приуныл и Карай. Он не показывал хозяину своих страшных клыков, не проявил никакой радости от встречи с ним и явно сторонился и избегал его.
– На что вы мне собаку испортили? – грубо набросился на нас Гранька вскоре после своего возвращения.
Мы пили чай на террасе, а Карай грустно лежал у моих ног. Услышав своё имя, он резко вздрогнул.
– Был хороший сторож, а теперь на что похож? – продолжал Гранька.
– Он и сейчас прекрасно сторожит, – возразила я.
– Ну да! – оборвал меня Гранька. – Раскормили, как борова, не нужен мне такой. Либо увозите куда хотите, либо я его всё равно пристрелю. Не стану я такую дрянь кормить.
Я тихо ахнула. Орик всхлипнул и разревелся. Всхлипнул и неслышно заплакал Коля. И тут раздался звонкий голос Ниночки:
– Я его возьму! Я уговорю дедушку и бабушку! Мы же теперь переехали, у нас отдельный домик в саду, а кругом забор! Они согласятся, я уговорю их… – Ниночкин голос задрожал.
Карай понял, о ком речь. Он вдруг встал на ноги и положил голову мне на колени. Тут и у меня защекотало в горле.
Гранька сразу учёл общее настроение.
– Ишь какая, – нагло обратился он к Ниночке, – что же, я свою собаку задаром отдам? Испортили моего выученика, да ещё забрать хотят. Платите деньги, тогда берите.
– Сколько? – растерялась Ниночка.
Гранька запросил какую-то нелепо большую цену. Я возмутилась, произошёл короткий торг, и сделка была завершена. Цена была неслыханная, но… Карай был нам дороже.
На другой же день мы покинули дачу и переехали к Ниночкиным родным. Переехал с нами и Карай. Пока мы укладывали вещи, он ни на шаг не отходил от детей, и у него был крайне растерянный вид. Он ещё не понимал, что происходит… Но когда он понял и с ошейником на цепочке вошёл с нами в вагон, восторгу его не было предела.
Через неделю мы уехали в Ленинград. Карай остался у Ниночки. Мои мальчики наперебой утешали его:
– Карайка, мы на будущее лето опять приедем! Ты жди нас!