Накинуться на нее с грубою бранью? Ничто так не облегчило бы его, и он порывался это сделать; но в ней было что–то такое, что наполняло его робостью или состраданием – он сам не знал, чем именно, и сдержался.
Он только молча следил за нею глазами, между тем как она со своею обычною аккуратностью складывала головной платок и плащ и наскоро приглаживала пряди спутавшихся и развившихся густых волос и обвивала их вокруг головы.
Но молчание должно же было прекратиться когда–нибудь, и Герон вздохнул свободнее, когда девушка подошла к нему. Однако же его снова испугал какой–то необычный, глухой звук ее голоса, когда она спросила:
– Правда ли, что здесь уже был полицейский стражник от начальника полиции?
Герон встрепенулся, и ему было приятно облегчить свое сердце невольно вырвавшимся криком:
– Опять это мудрование раба! Мнимый стражник приходил в качестве посланца от своего господина. Начальник полиции – вот ты увидишь – желает почтить Александра заказом.
– Нет, нет! – с горячностью прервала она отца. – Они разыскивают брата. Благодарение богам, что приходил стражник. Это доказывает, что Александр еще свободен.
Художник схватился за свою косматую голову: ему показалось, что мастерская заходила вокруг него. В то же время издавна вкоренившаяся привычка заявила свои права, и, внезапно закипев гневом, он крикнул во всю силу своих могучих легких:
– Что там такое? Что это значит? Что случилось с Александром? Где ты была? Где были вы?
Сделав два больших шага, разъяренный художник очутился перед испуганной девушкой; все птицы заволновались в своих клетках, и скворец громко вскрикнул: «Моя сила!» и затем «Олимпия!»
Герон остановился, запустил пальцы в свои густые поседевшие волосы, пронзительно засмеялся и вскричал:
– Я оставил ее могилу с расцветающею надеждой, и вот как она исполняется! Там, где человек мечтает о славе, ему готовится позор! А ты, девка, где ты провела эту ночь? Откуда ты пришла? Я спрашиваю тебя еще раз!
При этом он поднял сжатый кулак и с угрозой замахал им перед глазами Мелиссы.
Она неподвижно стояла перед ним, смертельно бледная, с широко раскрытыми глазами, из которых крупные слезы одна за одной медленно скатывались по ее щекам. Герон посмотрел на нее, и его гнев растаял.
Шатаясь, точно пьяный, он подошел к ближайшему стулу, сел и проговорил жалобно: «Бедный я, бедный!» Нежная рука дочери опустилась на его голову, поцелуй теплых ее губ коснулся лба, и Мелисса начала шептать ему тоном мольбы:
– Послушай, отец, может быть, все еще уладится. Со мною тоже произошло кое–что такое, что тебя обрадует, да, наверное, очень обрадует.
Герон с видом неудовольствия пожал плечами и захотел тотчас узнать, как называется то чудо, которое сегодня должно разгладить морщины на его лбу, но она настояла на том, что о себе она расскажет после, когда наступит для этого очередь.
Он наконец согласился, придвинул стул к столу и взял кусок моделировочного воска, чтобы занять чем–нибудь беспокойные пальцы во время рассказа Мелиссы. Она тоже принуждена была сесть, так как едва держалась на ногах.
Сначала он следил за ее рассказом спокойно, его лицо даже просияло, когда она повторила ему шутку Александра, направленную против императора. Александрийская кровь, его любовь к едким шуткам сказались в нем, и, сильно хлопнув себя по бедру, он вскричал:
– Превосходная мысль, но парень забыл, что, когда Зевс только искалечил сына, этот последний все–таки остался бессмертным, между тем как брат императора был таким же бренным человеком, каким останется и Каракалла.
При этом художник громко засмеялся, но уже в последний раз в это утро, потому что, как только услыхал имя Цминиса и узнал, что это он подслушал Александра, то в ужасе бросил воск и вскричал:
– Собака! Он заглядывался на твою мать и ходил за нею еще долго после того как она указала ему на дверь! Коварный крамольник, который довольно часто ставил капканы на нашей дороге. Что, если ему удастся затянуть петлю, в которую мальчик так неосторожно сунул свою шею!.. Однако прежде всего: попался ли Александр к нему в лапы или еще свободен?
Но никто не мог ответить ему на этот вопрос, вследствие чего его беспокойство усилилось до такой степени, что при дальнейшем рассказе Мелиссы он быстрыми шагами заходил по мастерской взад и вперед и нередко прерывал рассказчицу вопросами и короткими вспышками негодования. При этом ему пришло в голову, что он сам должен отыскать сына, и потому стал приготовляться к выходу.
Когда он услыхал о маге и об его уверении, что знающий человек может иметь сношения с душами умерших, он только недоверчиво пожал плечами и продолжал затягивать ремешки у своих сандалий. Но когда Мелисса сказала, что не только она, но и Диодор видел странствующую душу умершей Коринны в процессии духов, то он выпустил из пальцев ремни, которыми только что обматывал ноги, и спросил, кто этот маг и где можно его найти. Но Мелисса знала только, что его имя Серапион, и вкратце описала его величавую наружность.