Когда носилки предстояло снова нести по ступеням лестниц, она присматривала за носильщиками и останавливала их, лишь только положение больного изменялось. Каждый раз как она при этом смотрела в прекрасное, раскрасневшееся от горячки лицо, окруженное густыми кудрями, ее сердце вздымалось, и девушка чувствовала, что она должна благодарить богов за то, что ее жених полон такой могучей юношеской силы и ни в каком отношении не похож на преждевременно поблекшего и преступного порфироносца. Однако же она думала также и о Каракалле, и однажды ей пришло в голову, что если бы, вместо Диодора, она должна была таким же образом сопровождать императора, то она заботилась бы о нем так же, как и о своем женихе.
Император, который до сих пор стоял от нее так же далеко, как божество, об уничтожающем могуществе которого она слыхала, внезапно сделался к ней ближе как человек. В своих мыслях она невольно присоединяла его к тем немногим людям, в личном соприкосновении с которыми проходила ее жизнь, к горю и радости которых она чувствовала участие.
Он не может быть совершенно дурным и очерствевшим! Если бы он только знал, как больно ей видеть его страждущим, то, наверное, повелел бы Цминису оставить преследование Александра!
У самой цели путешествия до ее слуха снова донеслись трубные фанфары и напомнили ей, что она находится под одною с ним кровлей. Она была так близко от него, но как далек был он от предчувствия того, чего желало от него сердце, бившееся таким к нему состраданием!
Многие спавшие в Серапеуме больные или здоровые, жаждавшие внушений богов, в этот час уже оставили постель и советовались в обширном переднем зале с толкователями снов и врачами. Здесь было такое же оживление, как на рынке, и один старик со спутанными волосами и пылающими глазами беспрестанно повторял громким голосом: «Это сам бог явился мне, и его трехглавая собака лизала мне щеки».
Далее какая–то безобразная старуха остановила Мелиссу и шепнула ей: «Целительное питье для твоего милого. Слезы из глаз дитяти Гора, от самой Изиды. Действует верно и скоро. Приходи к продавцу бальзама Гезрону на Некропольской улице. За пять драхм здоровье милого».
Однако же Мелисса, которая со времени болезни матери была здесь не чужая, тотчас вошла, не позволяя себя задерживать, в зал вещих снов, каменный потолок которого покоился на двух рядах колонн, высоких, как дома.
Ей был знаком также смолистый аромат кифи[21], наполнявший помещение несмотря на то, что свежий воздух проникал в него сквозь высоко проделанные окна. Они были покрыты красными и зелеными занавесями, и проникавший через них смягченный свет вливался в этот сумрак и скользил по стенам безмолвного зала, покрытым цветными рельефными изображениями из истории богов.
Здесь было запрещено говорить, и шум шагов заглушался толстыми густо сплетенными половиками.
Большинство коек уже опустело, только те, которые находились между длинною стеною с окнами и первым рядом колонн, большею частью еще были заняты больными, искавшими покровительства божества. На одну из них положили Диодора, и при этом Мелисса безмолвно оказывала ему помощь с такою предусмотрительностью, которой восхищались даже врачи.
Но Диодор и теперь не проснулся, хотя его сосед ни на одно мгновение не давал отдыха своим губам, потому что во сне получил приказание повторять имя Сераписа столько раз, сколько в стакане содержится капель воды из Агатодемонского канала.
– Продолжительное пребывание среди этих испарений могло бы повредить ему, – шепнул доктор Птоломей вольноотпущеннику, – а между тем Гален, хотя он и велел сказать, что посетит больного очень рано, еще не приходил сюда. Правда, он уже стар, а в Риме, как слышно, спят долго.
Тут он был прерван каким–то движением. Никто не заметил, откуда оно началось, но оно нарушило безмолвие зала, и вслед за тем чьи–то услужливые руки шумно и порывисто распахнули обе половинки главной двери.
– Он идет, – шепнул остальным проводник–жрец, и вслед за тем за порог переступил старец, за которым следовала толпа пастофоров, почтительно и в согбенной позе, подобно придворным, следующим за своим властителем.
– Тише, братья мои, – проговорил вполголоса, обращаясь к следовавшим за ним, величайший из врачей того тысячелетия, в котором он жил, и затем, опираясь на палку, направился к ряду коек. Было заметно, что он перешагнул уже за восемьдесят лет, но его большие глаза все еще сверкали юношеским и живым огнем.
21
Употреблявшаяся в египетском храме смешанная эссенция для курения, которая была известна также эллинам. Мы имеем много египетских и греческих рецептов ее.