— Указ вышел об амнистии дезертиров.
— Но он же не только дезертир. Из-за него два человека померли… Погибли два человека! Он виновен в этом!.. А он тут разгуливает. Как же так? Кто ответит за все?.. Кто?
В следующий раз. Однажды во время очередного урока в судейском кабинете Адылова в дверь заглянул милиционер.
— Извините, товарищ судья. Но в отделении милиции никого нет, и я решил прямо к вам, — проговорил он растерянно.
— Куда же все девались? Опять где-то шляются во время службы.
— Нет, наверное, все по срочному вызову уехали.
— Ладно, ладно, не выгораживай своих. Что там у тебя? В чем дело?
— А вот в них и дело. — Милиционер подтолкнул в кабинет двух женщин среднего возраста, — Около бани их задержал. Дрались, царапались. За волосы дружка дружку таскали. И вообще нарушали в общественном месте. Вот я их и привел.
— Назовите свои имена, — приказал Адылов.
— Ширин, — тут же выпалила та, что повыше и поздоровее. Рослая и сутулая, она была похожа на верблюдицу, но лицо широкое, плоское, а глазки маленькие, сощуренные, зрачки сквозь щелки почти не видны.
Другая женщина маленькая и щуплая. По сравнению с первой — полуженщина какая-то.
— Не стану я называть свое имя. Не хочу, чтобы оно звучало в этом склочном деле.
— Ладно, — произнес Адылов свое любимое словцо, — имя ваше мне не нужно, но что случилось, я знать обязан. Рассказывайте, — приказал он той, что не пожелала назваться.
— Я пошла в баню. А с этой встретилась в раздевалке. Впервые там увидела ее. Шкафчики наши рядом были. Когда помылась и вышла одеваться, она опять тут же. Смотрит, я надеваю на палец золотое кольцо, и говорит: «Дай я примерю. Пойдет ли мне». Я и дала, ничего не подозревая. Кольцо ношу на среднем пальце, а она его еле на мизинец натянула. «Ах, — говорит, — мне как раз». И не отдает. Я говорю: «Верните кольцо. Это память о матери». А она вдруг как заорет: «Иди отсюда! Прочь, попрошайка!» И — на улицу с моим кольцом. Я — за ней. Она — бегом. Я ее схватила за рукав. А она мне в волосы вцепилась и кричит еще громче. Тут подошел милиционер. Вот и все.
— Ой-ей-ей, — запричитала Ширин, — поглядите на эту бесстыжую! Ведь врет и не сморгнет даже! — Она подняла мизинец, — Мое кольцо! Собственное. Двадцать лет его ношу. А эта плутовка… Да вы только послушайте, товарищ судья, что она говорит. Будто носила кольцо на среднем пальце, а по обычаю, на среднем носят лишь женщины, которые желают смерти своим мужьям. Так? Так! То-то! Что, попалась на вранье?! И откуда такие бесстыжие берутся? Да лучше ослепнуть, чем жить с такими под одним небом. Да лучше помереть, чем мыться с такой в одной бане. Да лучше…
— Ладно, хватит. Прекратить! — прикрикнул Адылов. — Дело путаное… От кольца на пальце должен след оставаться, но если в бане были, то под горячей водой мог и разгладиться… Путаное дело… Нужен следственный эксперимент. Вот сейчас мы его и проведем… Так, значит. В раздевалке голышом были? Вот, значит, и раздевайтесь. Ничего-ничего, раздевайтесь при ребятах. Да поскорее.
— Во всяком деле, кроме смерти, лучше поторапливаться, — охотно согласилась Ширин и тут же принялась расстегивать пуговицы на кофте.
— Это что же за эксперимент такой бесстыжий?! — возмутилась щуплая.
— Если не разденетесь, останетесь без кольца, — сурово предупредил Адылов.
Тьфу, срам какой, — в сердцах плюнула маленькая женщина и выбежала из кабинета.
Адылов подошел к Ширин, которая еще не успела растелешиться, и сказал:
— Такие бессовестные, как вы, легко могут оклеветать любого.
Потом приказал милиционеру снять с нее кольцо, догнать убежавшую женщину и вернуть ей вещь.
Из уроков, которые мы проходили в кабинете заведующего гороно. Когда мы вошли в кабинет, Адылов разговаривал со старым учителем. Они не прервали беседу и с нашим появлением.
— Уважаемый аксакал, — пояснял Адылов, — сейчас требования к учителю уже не те, что десять или двадцать лет назад. Вам надо бы поступить в педучилище, пусть хотя бы на заочное отделение.
— Да я бы не постеснялся сидеть за одной партой с такими вот, как эти джигиты, но разве на старую-то голову мне осилить все эти алгебры, химии, физики?
— Уважаемый аксакал, — продолжал увещевать Адылов, — вы правильно поняли ситуацию. Я вызвал вас, чтобы сообщить; на ваше место хочу рекомендовать одного из таких парней, окончивших педучилище,
— А какое оно, мое место? Я теперь преподаю только в первом классе, — упорствовал старый учитель. — Конечно, не могу быстро читать или умножать в уме большие числа. Но «Алиппе» хорошо знаю. Складывать или отнимать числа в пределах сотни тоже могу. А разве в первом классе надо знать больше? Я же не прошу второго класса. Мне достаточно и того, что имею. Да вы не торопитесь. Вот я вам расскажу одну притчу. Послушайте.
Притча, рассказанная старым учителем. В одном государстве неожиданно скончался правитель. А наследников не оставил. Собрались советники. Долго думали-гадали, решали и так и сяк и наконец после всех споров постановили: назначить правителем молодого парня, который долго учился в медресе и достиг пределов знания.
Как только парень уселся на трон, так тут же призвал к себе всех тех советников и устроил им экзамен. Строг был экзамен. Никто из советников его не выдержал. И всех он погнал с их мест. Стал один управлять государством. И люди, конечно, со всякими жалобами и печалями шли прямо к нему. Но с людьми он тоже говорить не мог, поскольку все они для него были недостаточно образованными. И всех он считал безголовыми болванами.
Год или два терпели, а потом люд возмутился. Мудрость, конечно, хороша, но только тогда, когда ее все понимают. А если ею владеет лишь один, то другим, значит, ничего, кроме глупости, не остается. Вот они и задурили.
Советники видят, что дело плохо. Хоть правитель и отстранил их от власти, но все же собрались они и стали размышлять, как спасти державу. И придумали: дать ему такое лекарство, чтобы он малость поглупел. Не совсем, а лишь ровно на столько, чтоб других людей мог понимать.
Долго такое лекарство искали, наконец нашли. Подсыпали в еду своему государю, и стал он понимать людей и выслушивать их. II жизнь в том государстве вновь наладилась.
Уж не хотите ли вы сказать, что если эти ребята после окончания педучилища не позабудут половину своих знаний, то им и преподавать в первом классе нельзя?
— Вы хоть и большой начальник, а этой маленькой притчи не поняли. Ну, спасибо за откровенность, а я пойду, — произнес он с обидой и, вдруг повернувшись к нам, добавил:- Ребята, у нашего народа много легенд, сказаний, притч, загадок. Учитесь понимать их смысл. И не забывайте детям рассказывать притчи и сказки. Это ведь тоже воспитание литературой. Только устной литературой.
Адылов погрустнел. Видимо, притча, и особенно последние слова, старого учителя задели его за живое.
— Ребята, — обратился он к нам, помолчав немного, — мне приходилось слышать, что великий русский писатель Федор Достоевский говорил: «Все мы вышли из гоголевской «Шинели». А если так подумать, то откуда вышли мы, каракалпаки? Конечно, из фольклора, из этих вот сказаний, преданий, притч. Да и совсем ли мы вышли из них — тоже вопрос. И надо ли выходить совсем? Ваша учеба — это подготовка к преподаванию, к наставничеству. Но не надейтесь, что, окончив педучилище, вы будете только обучать других. Нет, вам придется и самим постоянно брать уроки у других людей. Так уж устроена жизнь…
12
Для меня до сих пор загадка: почему это районо выдало мне направление в школу-семилетку, что находилась в пяти километрах от моего родного аула, когда в нашей десятилетке как раз не хватало учителей? Но логика казенного мышления неисповедима. Сколько я ни убеждал, сколько ни доказывал. Нет. Уперлись, и все тут.