Коше-бий говорил:«Однажды пророк Мухаммед брился. И после завершения процесса бритья он обнаружил наличие крови на своей щеке. Вследствие чего стал Мухаммед выражать свое неудовольствие в форме претензии, адресованной богу:
— Эй, Аллах, на каком основании создал ты на лице моем волосы, подлежащие бритью, и при этом не проявил должной заботы о создании кожи, которая бы не подвергалась ранению бритвы? Это я расцениваю как явную недоработку со стороны твоей руководящей инстанции.
На что Аллах ответил:
— Я провел большую работу по созданию двух глаз на твоем лице и двух рук при твоем теле, в дополнение к вышеназванному сотворил я и зеркало. Чего тебе еще? И не смей перекладывать свои ошибки на мои упущения.
Эх, Тулепберген, Тулепберген… Все, что надлежит иметь человеку при себе, при тебе наличествует. Так что, согласно смыслу изречения парикмахеров: «Извольте бриться».
Моя мать говорила:«Ты ведь, как все дети, и ходить-то начал не сразу. Сперва ползком. Потом на четвереньках. Потом стоять на двух ногах учился. Первый шажок делал. А теперь как побежишь, так мне за тобой и не угнаться».
Мой отец говорил:«Без ошибок в этой жизни не проживешь. Но если не исправлять ошибок, тоже погибнешь».
Я хотел переписать свою первую повесть всю целиком, от начала до конца. Но, начав ее снова обдумывать, вдруг понял, что у меня в голове выстраивается следующая повесть. Ее я и написал. Так и пошло…
Вместо послесловия. Интервью, которое я взял у самого себя
Вопрос. Что бы я сделал, если бы удалось начать жизнь сызнова?
Ответ. Часто на подобный вопрос приходится читать такие ответы, что, мол, хотел бы прожить ту же жизнь, о другой не мечтаю. Я верю этим людям, но присоединиться к ним не могу.
Мой дедушка говорил: «Кабы заново родиться, я б умнее был и не ленился после обеда переделывать то, что сделал до обеда».
Видимо, я уродился в дедушку. Часто жалею об ошибках и упущениях. Мне вот и сейчас, когда эта книга закончена, хочется многое в ней переделать. Впрочем, я и так ее не раз и не два переписывал. Мог бы переписать еще десять раз, но за это время накапливаются другие дела и задачи. От них тоже не отвернешься.
Вопрос. Почему эту книгу я считаю романом-эссе, хотя, по сути, состоит она не столько из авторских размышлений, сколько из преданий, сказаний, притч, советов?
Ответ. Ну, предания так предания. Вот еще одно.
Рассказывают, что, когда Айдос-баба решил женить одного из своих братьев, он устроил богатую свадьбу. На свадебный той съехались сородичи со всех концов степи. Чтобы порадовать их, Айдос-баба приказал каждому гостю подарить по живой овце.
Получили гости овец, но не обрадовались. И стали бранить и упрекать Айдоса:
— Надо же, такую роскошную свадьбу устроил, такие ценные подарки каждому из многочисленных гостей раздал, а о веревке для овец и не подумал. А может, пожадничал. Как без поводка вести овцу?.
Не зря в нашем роду считают Айдоса своим предком. Я тоже подумал об «овце» и забыл про веревку. Указание на жанр — тот же поводок, с ним читателю удобнее, есть куда «привязать» роман. Лишь в самом конце мне пришло в голову привязать к роману «веревку». Не знаю, может быть, кому-то она покажется излишне длинной, а кому-то поводок покажется слишком коротким, слишком «тугим».
Мне хотелось пригласить читателя на той и дать ему на намять подарок. А уж как ему управляться с тем подарком, надеюсь, он сам сообразит, потому что верю: читатель умен и опытен. По крайней мере, именно на такого читателя и рассчитана эта книга.
Вопрос. Со словом «эссе» как-то разобрались. Но книга явно мемуарная, почему же она названа романом?
Ответ. К любым литературоведческим нормированным понятиям каждый писатель добавляет свой «довесок». Для меня слово «роман» не просто жанровый термин. Часто можно услышать, как человек говорит: «Моя жизнь — это настоящий роман». Или о любви двух людей говорят: «У них роман». Помнится, Нодар Думбадзе сравнивал роман с… пылесосом. При этом, по-моему, он имел в виду не только способности пылесоса затягивать в себя все, что встречается на пути, но — главное — способность очищать все, к чему он прикасается.
Для меня роман — это нечто, во-первых, жизненное, во-вторых, сложное, а в-третьих, захватывающее.
По моим понятиям, роман — это целая историческая формация. История одной человеческой жизни сродни истории всего человечества. В ней тоже своя эволюция и свои революционные перевороты. Но происходят они в одной душе.
По моим представлениям, каждый новый роман — открытие новой планеты, на которой свой климат, своя атмосфера, своя жизнь.
Роман позволяет через судьбу одного человека показать судьбу народа. А если удастся, то и судьбу человечества. Через судьбу одного аула или одного дома — судьбу страны и планеты.
Астрономам известны так называемые компактные галактики.
Для меня роман — это компактная, спрессованная вселенная.
Вопрос. Для чего я затеял это автоинтервью, этот разговор с самим собой?
Ответ. Во-первых, автор — это еще и первый читатель. И разговариваю я не с самим собой, а с читателем.
А во-вторых…
…Моя мать поучала: «Если хочешь договориться с другими, то почаще спорь с собой».
Я почувствовал необходимость написать эту книгу, разобраться в своем прошлом, в тех основах, на которых держится моя жизнь.
В строительстве сначала закладывают фундамент, а потом на нем возводят здание. В жизни — тоже. Но только каков фундамент под тем, что ты сделал и чем ты жил, приходится понимать не в юности, а в поздней зрелости. И думаю, что не только у меня так. Думаю, что у большинства людей после пятидесятилетия появляется острая потребность разобраться в собственной судьбе, начиная с самого основания, найти главные опоры жизни.
Каракалпак никогда не пожелает даже лютому врагу: «Чтоб тебе жена изменила», «Чтоб тебя друг предал». Я тоже сын своего народа и тоже знаю, что такое проклятье хуже любого оскорбления. Без опоры человек не просто погибнет или пропадет, он рухнет.
В этой книге я искал тех, на ком держится моя жизнь, и теперь говорю:
— Светлая память всем, кто ушел. Спасибо вам.
— Спасибо всем, кто жив. Живите долго.
Вопрос. Как, и это все, этим и кончается «Каракалпак-намэ»?
Ответ. Да. Книга кончается не потому, что исчерпаны все чувства и мысли. Не потому, что нечего больше сказать. На любую вольную тему можно говорить хоть всю жизнь. Но жизнь одна, а тем много.
«Если бы не ждали больные, то я каждого пациента лечила бы, пока он не станет здоровее здорового», — говорит моя дочь — медик.
«Что ни день, то новости. А газета постоянно требует свежих материалов. Если б не это, я бы так отшлифовал, так отредактировал статью, что загляденье», — говорит мой старший сын — журналист.
«Моя бы воля, так я бы не требовал от суда никаких приговоров, а жизнь бы отдал, чтобы перевоспитать хоть одного преступника. Но сами же преступники не дают сделать этого. Один судебный процесс закончился, а надо уже готовиться у другому», — говорит «дедушка-юрист».
«Будь моя воля, я бы целый день преподавал одну литературу, но есть другие предметы и другие учителя», — говорил мой учитель литературы.
«Кабы старики не умирали, то и молодые бы не взрослели», — говорил мой дедушка.
Книга закончена. Но пока жив, не устану говорить о своем народе, о его миролюбии и чистосердечии, о его мудрости и наивности, о его вековых скитаниях и о его вечной готовности перед друзьями выставить на дастархан все, что есть в доме. Не устану говорить об этом и в следующих книгах.
До новой встречи. Живите долго, мои главные опоры.