Смущаюсь, но жест не перебиваю – даю закончить.
– Могу только представить, – улыбаются янтарные глазки, – какое облегчение ты ощущаешь, какую свободу.
Я должна чувствовать именно это?
Выдаю неуверенно:
– Наверное.
Оставшуюся часть поездки мы молчим. Каин возвращает нас на поверхность: движемся по дорогам знакомого Северного района. Маски снова на лицах, люди – всё так же торопливы и напуганы, дроны – не переставая – слетаются к Зданию Комитета Управляющих. Наверное, его уже вовсю реабилитируют. Только реабилитация в этот раз серьёзная, и займёт не один и не два месяца, как это было с подорванными заводами.
– Приехали! – восклицает Каин, когда мы замираем на посадочном месте у одного из многоквартирных домов. – Прости, я не знаю, на сколько мы тут задержимся. Надеюсь, Патруль Безопасности быстро перебесится, и мы сможем вернуться в Острог.
– К деревьям, – говорю я, глядя на бесконечную паутину мостов и сотни домов из серых блоков.
– Я – к команде. Ты – к деревьям, – посмеивается юноша. – Зайдём быстро, конфетка. Встреча с соседями по этажу нам не нужна.
Покидаем машину и двигаемся к крыльцу; Каин прислоняет к считывающей панели подобие чипа – магнитный ключ; с такими ходят детишки, которые не достигли возраста присвоения порядкового номера в системе Нового Мира и у которых – из-за постепенного роста – противопоказания к установке чипа. В Академии вход только по сенсору, поэтому чип к моменту поступления впаивают под детскую кожу.
Смотрю на обмотанную ладонь. Минутами ранее здесь было то, что делало меня северянкой и давало права. Задираю голову и смотрю на крыши Нового Мира – интересно, они насмехаются надо мной? Злорадствуют? Проклинают? Или даже не замечают?..
Каин смотрит на меня и аккуратно утаскивает в подъезд – говорит, что у успокоительного, судя по всему, была большая дозировка. И хорошо, что квартира на первом этаже.
Не помню, как мы оказываемся внутри. Но мгновение спустя я сижу за столом и смотрю в окно через закрытые жалюзи.
– Что-нибудь видно? – спрашивает Каин. Каким-то обеспокоенным тоном.
Прихожу в себя. В самом деле смотрю в закрытые жалюзи? Осматриваюсь – мы на скромной кухне, за обеденным столом, а передо мной плюющийся паром электрический чайник и кипяточная кружка с бледным напитком. То есть…мы уже сколько-то времени здесь, если Каин успел всё это сделать? Уточняю:
– У меня мозги поплыли, да?
– Я тоже так подумал, – отвечают янтарные глазки.
– От этого не умирают?
– От плывущих мозгов или передозировки лекарством? Да как-то больше глюки ловят, знаешь.
Наблюдаю сосредоточенное лицо. Решаю высказаться:
– Но ты о чём-то думаешь, я вижу.
– Думаю, что это было не успокоительное…
– В самом деле?
– Мне кажется – только не злись, конфетка, – что я накормил тебя наркотой, поставляемой наркопринцессой.
– Ух ты!
– Точно, наркота. Голдман в трезвом уме уже бы огрела чайником и назвала идиотом.
– С последним пунктом ты справляешься сам.
Каин нервно замирает напротив:
– Твою мать, я дал наркоту несовершеннолетней северянке, чей папаша придумывает законы Новому Миру.
– Так уж и быть, жалобу не подам, – смеюсь я. – И папочке не расскажу.
– Сара меня убьёт.
Всё.
Перестаю что-либо помнить, ощущать. Перестаю быть. Перестаю существовать. Наблюдаю полое, не имеющее ни цвета, ни запаха, ни вкуса, ни звука (просто состоящее из ничего) пространство. Вязко пребываю в нём. Времени здесь нет, чувств – тоже. Боль отсутствует. Как и мысли. Всё, что есть – ощущение нахождения, ощущение пребывания где-то вне.
– Голдман, – раздаётся голос сверху. – Голдман, очнись.
Так и поступаю.
Открываю глаза – возвращаюсь в реальный мир. Темно. Света нет. Лежу у Каина на коленях: он придерживает мою голову и поправляет волосы. Вплавляюсь в тягучий, мягкий взгляд.
– Что за хрень, янтарные глазки?
Такая близость настораживает и пугает, вносит нечто деструктивное. Я не позволяла вторгаться в моё личное пространство (и даже Ромео не разрешала нарушать допустимое расстояние между партнёрами); кем себя возомнил остроговский мальчик?
– Что тебя смутило, конфетка? – парирует Каин, когда я резво отстраняюсь.
– Смутило, что я оказалась у тебя на коленях.
Смотрю по сторонам. Мы сидели (кто-то сидел – Каин, кто-то лежал – я) на полу. Ни единая лампа над нами не горит, ни единый светильник. За окном стемнело – зажглись десятки и сотни фонарей, очерчивающих полосы воздушного ориентирования и пешеходные мосты, загорелись рекламные вывески, подсветилось каждое окно Здания Комитета Управляющих (откусанный бок оказался сокрыт соседствующим многоквартирным домом). Сколько времени прошло? Уже вечер? Ночь? Нет, не ночь – машины летают.