И вот я представляю на месте незнакомцев Ромео и Ирис. Почему? Та вышагивает подле и что-то восторженно бормочет, а он покорно следует за ней и ничего не отвечает. И будь так на самом деле…каждый заслуживает нормальную пару, перспективную пару, безопасную пару. Ведь так?
Юноша замирает и оглядывается. Смотрит в ответ, смотрит в глаза, и потому всё внутри меня переворачивается. Я наблюдаю Ромео. Нет того мальчишки – только мой. Мой Ромео. Ирис что-то шепчет ему близ лица: прыскает ядом, отводит моего-не моего Ромео за припаркованные машины. Злая женская ухмылка режет неказистое лицо, и я с горечью во рту отворачиваюсь.
А, может, всё это привиделось.
Я скучаю по нему.
Я скучаю по нему?
Нет, абсурд. Скучать по кому-то равно проявлять чувства, а чувствовать нельзя, чувствовать невозможно. Мы Боги. Мы не можем быть уязвимы, чувства же таковыми делают.
Смотрю на воду. Представляю, какого оказаться там. Волнительно ли потерять равновесие на мостах Нового Мира и отправится в урбанистическое сердце града? Не так волнительно, как потерять равновесие и оказаться за ограждением дамбы – вода сожрёт, глубина сожрёт.
– Ваш идеальный мир потонет в вашей же идеальной крови, – слышится мужской голос за спиной.
Кровь – не вода, я согласна.
Узнаю его обладателя. Дрожь рассыпается по телу: от макушки до кончиков пальцев. Я готова и убить тебя, и боготворить, чёртов ты…
– Таков был глас Остроговцев, когда их оторвали от Нового Мира.
Бред. Острог никогда не принадлежал к Новому Миру.
Не оборачиваюсь. Жду, когда пришедший поравняется со мной. Так и происходит. Мальчишка с янтарными глазами спрашивает:
– Научилась антирекламе у Говарда Голдмана, конфетка?
Что известно ему, что неизвестно мне? Что известно всем людям, но неизвестно мне?
– Тебя за это – что очевидно – съедят, Карамель. Косточку за косточкой.
Отвечаю спокойно:
– Я знаю, Каин.
– Отец учил не пилить ветку, на которой сидишь?
– Пришёл позлорадствовать?
– Это способ поддержки, конфетка. Такой уж у меня.
Каин ловит взгляд в ответ.
– Передо мной совсем другой человек, – говорит юноша и, приветственно склонив голову, отворачивается к воде. – Мне кажется, мы не виделись целую вечность.
Это обращение ко мне или к ускользающей вдаль поверхности воды?
– Мне тоже так кажется, – признаюсь я.
И тоже не ведаю – ему или водной глади.
– Какими судьбами, Каин? Чем занимаешься?
– Давай начнём с иного. Выбирай: плохая новость или хорошая.
– Плохая.
– Ты выбрала плохую, в самом деле? В скопище гнева и хлама, льющихся помоев и осуждающих взглядов ты выбрала плохую новость?
– Она меня априори опечалить не сможет.
– Тоже верно. Ладно. Может, это не моё дело, но я скажу только для того, чтобы ты не строила догадки и не беспокоилась понапрасну…
– Не томи.
– Твоего дружка записали на твою подружку. Он пройдёт медицинский осмотр и сразу же вступит в благоприятную пару.
Давлюсь собственными мыслями и языком. Держи себя, Карамель. Ответь непринуждённо, безучастно. Ну же, не тупи, ответь..!
– Окей.
И я спокойно пожимаю плечами.
– Окей? – переспрашивает Каин. – Это всё?
– А ты ожидал?
– Чего-то кроме каменного лица. Даже плечо поддержки приготовил, можешь плакать сюда.
И он прихлопывает по твёрдому плечику пальто.
Восклицаю:
– Ты забыл, с кем разговариваешь?
– Такое забыть невозможно.
О, ну почему Ирис, Ромео? Почему?
– Если тебя интересно…
Режу на корню:
– Нисколько.
– Если интересно, – стойко продолжает Каин, – знай. Его родители подытожили обратиться к дочери двух управляющих, что обнаружила болезнь своей подруги и вовремя обратилась в Администрацию с доносом, предотвратив беду. Вины твоего дружка нет.
– Не называй его так, во-первых. Во-вторых, он мог не соглашаться.
– Ты знаешь, что не мог. Тебе говорят – ты исполняешь. Если хочешь оставаться на поверхности. Если не хочешь нарушать идиллию мира. Если не желаешь прослыть девиантным в самом деле, а затем быть изгнанным.
– Да, знаю. – В момент успокаиваюсь и обращаюсь к воде. – Как же я зла на него.
Зачем признаюсь? Для чего? Я в самом деле ощущаю это? Глупая. Есть вещи, которые должны уйти в крематорий вместе с тобой. Есть слова, которые не смеют покидать уста, каким бы настроением не пережёвывало нутро.
– Тебе не кажется, что всё происходящее – здесь сейчас и в городе вообще – фальшивка? – спрашивает Каин.
– В каком смысле фальшивка?
– Ну да, – соглашается он, – ты сама фальшивка, а потому не можешь разглядеть её в окружении.
– Не говори так.