— Готовят восстание? — интересуюсь я, глядя на дно бокала — осадок медленно парирует и приземляется.
— Люди Острога всерьез думают, что пора бы нам принять их себе.
Я слышу в его голосе явную насмешку, и не могу сама не исказить свой рот подобием улыбки.
Люди даже к говну в сапогах способны привыкнуть, просто кто-то один из сотни вспомнит, что так не делается и начнет подбивать снять сапоги других — стоит уничтожить лишь одного, отняв у него вместе с сапогами ноги, и тогда замолчит еще тысяча и больше бесхребетных и безвольных идиотов. Но поступки наши должны подходить под определения прав человека, рационализма и здравости ума. Так как же мы можем отказать людям, которые вдруг возомнили снять свои сапоги, тогда как их ноги вообще не должны были носить их тела по остаткам земли?
— Перенаселение? — предполагаю я и поднимаю глаза с бокала на отца.
— Именно… — он задумывается, а потом добавляет уверенно: — Так и есть, Карамель. Это всегда принимают.
— Ты думаешь, не устали ли те люди слушать и слышать про возможное перенаселение? — улыбаюсь я, на что получаю легкий взмах головой. — Но ты же не должен думать о тех людях.
— Это моя работа, Карамель.
Вредные испарения начали разъедать основания домов, и все постройки — а поверх старых уцелевших домов мы начали строить небоскребы еще выше — могли рухнуть. Чтобы не дать нашему миру на поверхности развалиться, мы отправили вниз оставшихся недостойных людей. Когда-то они не приняли нашу позицию, и должны были пожалеть об этом — мы оставили их гнить внизу за свою непокорность и неверность нам. Они — наши рабы.
— А, может, вы им прямо заявите, что они недостойны ступать с нами вровень? — предлагаю я, сдерживая улыбку, которая так и норовит вырваться. — Может, скажешь им сам, что они — просто подпорка; старая и гнилая, но хоть какая — способная удержать сваи, на которых растет Новый Мир?
— Не издевайся над ними, Карамель, — усмехается отец. — Завтра собрание, и мне следует лишь выдвинуть отказ на предложения людей из Острога.
Отец наливает себе второй бокал и уже медленнее осушает его.
Мы называем место внизу — Острог. И я много раз слышала, что Острог терпит в себе не только периодическое присутствие разнорабочих, но и людей, живущих на тех уродливых и искаженных крышах и землях.
Я не верю этому — этого просто не может быть.
— И в чем проблема? — отстраняю я бокал и внимательно наблюдаю за отцом. — Почему мы сейчас пьем?
— Это уже прозвучало из твоих уст… — он замирает и смотрит на меня — чувствую, как давит взглядом в секунду, но потом пропадает и это. — Восстание, Карамель.
Пустые глаза мужчины оказываются устремлены по направлению пустого города. Отец никогда не смотрел себе под ноги или в сторону Острога — даже когда говорил о нем.
Однажды люди с низовья пытались подняться на поверхность, но их поймали и старания от их нападений отразили еще до начала свершения действий. Мы не могли позволить им пошатнуть наш крепко стоящий город. Затем эти люди устроили заговор, решив подорвать здание управляющих через его основание — также безуспешно. Их попытки восстаний были глупы и смешны и подавлялись моментально, но все-таки заставляли вздрогнуть и забеспокоиться за всеобщую идиллию.
Я ставлю бокал на стол и благодарю отца за выпивку.
— Не забудь про паука, — вскользь напоминаю я и также выскальзываю из комнаты. — Книгу еще не дочитала.
Каблуки туфель стучат по полу, и я спускаюсь по лестнице. В гостиной мимо меня проносится маленькая черная мышка Миринда. Я оценочно оглядываю ее и заставлю остановиться без слов.
— Миринда, подай мне к ужину устрицы, — отчеканиваю я, вспоминая наш обед с Ирис.
— Да, мисс Голдман! — кланяется женщина, и сказанное ею обрывает мои движения.
— Я думала, на заводе рыбных продуктов дефицит товара.
— Так и есть, мисс Голдман.
— Тогда двойную порцию. И креветок, Миринда.
— Будет сделано, мисс Голдман.
Я отпускаю Миринду и размышляю обо всех этих жалких людях, недостойных стоять вровень с нами — Создателями. Жду, когда служанка уйдет на кухню и возьмет телефон. Пальцы ударяют комбинацию цифр, и я слышу слабый лепет женщины:
— Добрый день, я бы хотела сделать заказ.
И тут вступаю я, выкрикивая из коридора.
— Подай пальто, Миринда! — режет мой голос зеркала в полный рост. — Немедленно!
Я с трудом сдерживаю смех, ехидно улыбаюсь и прислушиваюсь, пытаясь предугадать действия женщины. Что она сделает? — договорит и с опущенной головой придет ко мне, извиняясь и кланяясь «Простите, мисс Голдман, простите-простите, я задержалась, простите!» или скинет вызов?