Я смотрю на крыши высоток, что почти приземляются на уровне моих глаз — так низко; а сколько здесь десятков этажей? Я еще на поверхности, но более не ощущаю себя принадлежавшей к ней. Меня раздавили и отправили в Острог — сию секунду и без возможности взойти на пьедестал успешных управляющих обратно. И почему-то именно сейчас вспоминаю одно из представлений моего будущего — вновь воображаю, как сижу в замкнутом, лишенном кислорода кабинете и работаю с документацией: такая учесть ждала Карамель Голдман до сегодняшнего утра. Но теперь кабинет этот разбирают по плитам и кирпичам, меня за шкирку роняют подле на мост и велят оступиться, а документы рвут на клочки и пускают по вечному потоку ледяного ветра. Прощай-прощай, Карамель, таких, как ты было много — тони! И я захлебнусь в этом горе и страхе, ибо более я не смогу вдыхать этот прожженный воздух Нового Мира.
Лукавый город с ехидной улыбкой подмигивает мне и отпускает — теперь я свободна.
— Мисс Голдман, ваша ванна готова! — обращается ко мне служанка, и топот от ее каблуков заносит женщину на порог кабинета. — Вам подать напиток, мисс Голдман?
Служанка получает мах рукой в сторону и — я даже не замечаю когда и как — исчезает.
А что же делает отец? Он беспокоится не за меня — за семью: за успешность Голдман, за востребованность Голдман на рынке. Однако он все равно помогает мне — я убеждена; втайне ото всех, но помогает, иначе бы персона моя была изгнана из дома по улице Голдман в то ранее утро, когда я проснулась от мелодии будильника и, укутавшись в простыни, отправилась по личной комнате. Не будь воли отца на то — прочь, прочь из стен этого святилища. А мать? Не удивлюсь, если тактично выставит меня за порог, предварительно дав несколько интервью о том, что пыталась мне помочь — дабы не портить образ идеальной матери… да так пыталась, что кинула в больницу, что отправила в Картель.
Я ощущаю волну холода, пробежавшую по спине от сие мыслей.
Миринда зовет еще раз, а я вижу вновь выплывающий конверт.
Открывается фотография, на которой запечатлена девушка со сгущено-карамельными волосами, что стоит около панорамного окна, и в руке ее отчетливо виднеется наполовину опустошенный бокал. Осуждение сего мне как инородный имплант — все люди, все! — люди Нового Мира особое место в своей жизни уделяют алкоголю. Есть и те, кто искусно распивает спиртное из хрустальных фужеров, есть и те, кто бездумно напивается вечерами и спит непробудным сном до раннего утра, до первого звонка будильника — уродливые люди те и те, уродливые все.
Я жду еще с минуты, но ничего нового не приходит. Тогда я оставляю отцовский кабинет и иду в ванную комнату: закрываюсь и раздеваюсь, смотрю на себя в зеркало от пят до желтых корней волос и выискиваю то величие, каковым, думала, обладала. Но этого не происходит — более я не смогу молвить громогласное приветствие и услышать в ответ почтительные речи, более я не произнесу вслух «Мы — ваши Создатели». То, что возносило меня над другими, нанесло удар по голове и принизило к самому полу. Глаза мои приземляются на раковину — ржавчина обрамила серебристый кран, после чего я вновь задираю подбородок, пытаясь собраться. Карамель Голдман не может опустить свои руки на таком, ибо испытания закаляют людей, делают их сильнее и устойчивее — морально и физически. Но у меня не выходит — Я разбита.
Держу слезы и ступаю в горячую воду; ступни жжет.
— Мы — ваши Создатели! — раздается голос внутри меня; сначала кажется — откуда-то извне.
Я погружаюсь, прижимаюсь оголенными лопатками к холодной ванне и пытаюсь расслабиться.
— Мы — будущее этого мира! — слышу я, и вдруг вода заливается мне в легкие.
Вскрикиваю в ту же секунду, но горло стягивает.
— И если вы живете…
Открываю глаза — я под водой.
— … дышите нашим воздухом…
Развожу руками — они ударяются о края ванной.
— … едите нашу пищу…
Не понимаю: опять ли это сон? видение?
— … смотрите на наше небо…
Я хочу подняться, но голова оказывается прикована — тяжесть в ней не дает мне всплыть.
— … знайте: без нас не было бы вас.
Хочу закричать — воды еще больше; затекает в рот, нос, уши.
— Вы наши подчиненные, а мы Боги.
Все тело обливается жаром. Я чувствую, что вот-вот — и вспыхну; загорюсь, как спичка, которую в следующий миг потушат и избавятся от нее.