Она посмеивается, но я не принимаю сказанное ею за шутку. Говорю, что устала и направляюсь в свою комнату.
В шкафу лежат несколько чистых полотенец, одеяло и подушка. Все само напрашивается на то, чтобы я расправила диван; маюсь с механизмом, но наконец вызволяю свое двуспальное место, после чего устраиваю баталии с постельным бельем.
— Можно? — раздается бархатистый голос Б-Нель — она появляется в дверном проеме, и я отвечаю ей согласием, говорю, что готовлюсь ко сну. — Я принесла тебе пижаму и несколько своих вещей, чтобы ты не ходила в этом.
Взгляд ее приземляется на мое рваное платье, подол юбки которого мы отрезали по колени, а спину скололи булавками. Благодарю девушку, закрываю за собой дверь и переодеваюсь в пижаму — ложусь спать.
За целый день в резиденции я никого иного не встречала; будто весь дом принадлежал нам с Б-Нель: мы ходили, где сами того желали ступать, мы делали, что самим грезилось сделать, мы говорили, что заблагорассудится молвить — ни единого ограничения не имелось, словно правил не существовало вовсе.
К вечеру пришлось вернуться в дом — по той причине, что на улице начало холодать; впервые я не слышала сирену комендантского часа: его здесь попросту не было.
Я смыкаю глаза, но чей-то ропот не позволяет долго держать их закрытыми.
— Карамель? — Слышится от двери.
Серафим решается проведать меня, но я слишком расстроена — вспоминаю мать в саду, пьющего отца. А где же Золото? — как ей тяжело в гимназии! Сдерживаю свою досаду, чтобы не начать царапать подушку, лежу и бездумно пялюсь в стену. Дверь закрывается — Серафим уходит, решив, что я сплю.
Мне кажется, что я тону…
Захлебываюсь и в этот же момент вижу перед собой детское личико Беса. Он ласково улыбается мне, машет рукой, разворачивается и убегает — все расплывается. Блики, блики, они пережевывают меня и сплевывают на асфальт. Я поворачиваю голову в сторону вышек Северного района — между ними выплывает солнце, до безумия близко и беспощадно жгучее. Я опять смотрю на Беса — он дергает рукой фонарики, что на мосту, в другой ладошке держит карамель. Мальчик хохочет, оборачивается на меня, кричит и зовет по имени — так радостно.
— Карамелька!
Солнце вот-вот испепелит его, поглотит, как вдруг само оно падает и бултыхается на дно Нового Мира.
Я пытаюсь сделать шаг навстречу Бесу, хочу оказаться на том мосту, где произошла авария, чтобы разделить с ним боль — брат продолжает звать меня. Я дергаюсь, но что-то липкое, тягучее не дает мне двинуться; осматриваюсь: я нахожусь в вертикальной ванной, наполненной прозрачной слизью. Понимаю, что на поверхности у меня только лицо: нос, глаза, губы.
И вот меня затягивает.
Я погружаюсь, ныряю, но больше не задыхаюсь. Наблюдаю безжизненное тело Беса: маленькие ножки свисают с отцовских рук, голова запрокинута назад, но мне видно ее часть — разбита. Кровь в волосах и на рубашке застывает как сургуч на конверте; все остальное — в порезах и грязи.
Не понимаю, что происходит дальше.
Под ногами появляется земля, и я выползаю из липкой ванны — на мне ничего нет из одежды. Чувствую себя подавленной и униженной, но дело не в наготе.
Вдруг отец отворачивается и вытягивает руки впереди себя — над пропастью; как я думала раньше — над Острогом. Он ослабляет хват, и Бес летит туда. Нет, пожалуйста, нет! Этого не было! Бездумно мчусь вперед и спрыгиваю с моста, но брата больше не вижу. Паря в воздухе, переворачиваюсь и гляжу на небо: нет моста, нет отца, нет Нового Мира. Все сверху белое, а подо мной черное — Инь и Янь. Я представляю себе столкновение с ограждением АндеРоссии, мне хочется раз, да побывать там, но маленькая часть внутри меня осознает, что мечте этой сбыться уже не суждено.
День Восьмой
Пип-пип-пип!
Отвратительный писк застревает в ушах, и я пробуждаюсь заново — в резиденции, в своей комнате, на диване. Подо мной сырая насквозь подушка — то ли от пота, то ли от слез. Потираю лицо и нащупываю маленькие кристаллики соли, замечаю часы над дверью — семь утра.
Я снимаю пижаму и беру одежду Б-Нель: джинсы в пору, белоснежная майка красиво подчеркивает грудь. Спускаюсь до гостиной — там шумно. Все еще не могу отойти от ночного кошмара, продолжаю думать о брате, о странной ванне, о белом небе, о мгле подо мной. Быстро захожу через двустворчатые двери, и тут же сожалею об этом. Сколько людей! — и все разом оборачиваются на меня.
— Привет, — выдаю я растерянно и оглядываю их, пересчитываю: тринадцать; представляюсь, — Я Карамель.
— А я уж решил, вторая Б-Нель пришла, — посмеивается темнокожий парень с края дивана и кивает на мою одежду.