А чего ты, собственно, Андрюха, ожидал от женщины, на досуге гоняющей на байке и преуспевшей в мужской профессии? Реверансов? Жеманничества? Привычных женских ахов и вздохов при виде тебя, неподражаемого?
Размечтался, парень! У таких, как эта пигалица, априори вредный характер и, если можно так сказать о девушке, стальные яйца.
Вот тебе и пофлиртовал, пообщался ближе…
- Есения Дмитриевна, не торопитесь вызывать охрану, вот моё удостоверение. И ещё, дабы вы окончательно убедились, что я - сотрудник правоохранительных органов, свяжитесь вот по этому номеру телефона, - вместе с удостоверением протягиваю визитку, на которой, кроме прочего, указан номер отдела, в котором я доблестно служу, - и уточните, действительно ли у них состоит на службе сотрудник с такой фамилией именем и отчеством. Не доверяете контактам на визитке, можете добыть их другим способом и проверить. В любом случае, я подожду.
Своё предложение я постарался озвучить располагающе и доброжелательно, но всё же нотка обиды проскочила в голосе. Причём проскочила явственно, иначе, почему тогда Карамелька, с таким удивлением распахнула свои янтарные глаза?
Мысленно себя тут же одёрнул: «Андрей, вот какого чёрта ты сейчас включил обиженку? Радоваться должен, что у девчонки голова на месте. А если бы сейчас вместо тебя тут кто-то из отцовских уродов ошивался, или какой-то ушлый журналист решил представиться следователем? Она всё правильно делает. А тебе, если ты действительно хочешь продвинуться дальше шапочного знакомства, - оглядываю, а если быть честным с самим собою, то чуть-ли не облизываю взглядом тонкий стан мулаточки, что сейчас, нахмурившись, уставилась в мою ксиву, - стоит свыкнуться с мыслью, что доверие ещё надо заслужить.»
Сквозь пелену самокопания слышу, каким она надтреснутым голосом, а к концу почти шёпотом зачитывает мои данные с удостоверения.
- Добрынин Андрей Да… Данилович… Тот, кхм… Тот самый Добрынин Андрей… - бормочет под нос, а после дрожащими тонкими пальчикам прикрывает пухлые губы, словно пытается сдержать рвущиеся наружу слова.
Поднимает на меня круглые, как у совёнка, глаза, и смотрит, не мигая.
И я смотрю! Тоже неотрывно смотрю. Мне до зуда интересно, что значит «тот самый Добрынин Андрей». Но вопрос задать не решаюсь, так как ловлю в янтарном взоре сначала неверие, затем удивление, после узнавание, и в конце то, что буквально вышибает мне дух - страх. Животный, до дрожи в коленках страх!
С чего бы это? Откуда он?
Прищуриваюсь, подаюсь корпусом вперёд, почти нависаю над брюнеткой, словно мне это поможет убедиться, что я ошибся и мне показалось. Но нет, не показалось…
Девочка, и правда, боится. Сглатывает, инстинктивно отступает и, фактически рухнув в мягкое бежевое кресло, что стояло позади неё, закрывает ладошками лицо. Затем, кивнув, каким-то своим мыслям, отнимает ладони от синюшно бледного лица и шепчет:
- Андрей Данилович, возьмите ваши документы обратно. – протягивает всё ещё дрожащей рукой ксиву и визитку.
- Отчёт я составлю в ближайшее время и оставлю вам его на посту у медсестры. А сейчас, прошу, оставьте меня. У меня сложная операция впереди, нужно собраться и привести себя в форму.
В ответ киваю, сдерживая рвущиеся с языка ругательства. Забираю удостоверение, визитку не трогаю, только шиплю в ответ:
- Визитку оставьте себе, Есения Дмитриевна. За заключением я зайду к вам лично.
Разворачиваюсь и выхожу, из последних сил сдерживаясь, чтобы не двинуть со всей дури дверью ординаторской.
Я знаю, что я не подарок и не ангел небесный с бело-молочными крылышками, нимба над головой не держу. Многое успел натворить за свой короткий век, так что я тот ещё м*ак. Сам прекрасно это осознаю.
Но бесит меня сейчас не это. Мне от другого факта сводит сейчас зубы так, что я их в крошку готов раздавить.
Я, твою дивизию, привык знать, за что меня считают му*ком!
Есения Коваленко
Тот самый Андрей... Тот, в ком когда-то худенькая девочка-подросток видела кумира и друга, тот, кто был почти старшим братом, и в одночасье превратился в личный кошмар, монстра, который про-между прочим втоптал в дорожную пыль их дружбу и дружбу своего дяди и её отца. Тот, из-за которого её родной папа едва не остался инвалидом.
Вырос, возмужал, стал красавцем, впрочем, красивым он был всегда. Умным и талантливым тоже...
Я восхищалась им, когда он сам был ещё угловатым десятилетним мальчишкой, белокурым, вихрастым с самой доброй и солнечной улыбкой, которую я только видела в этой жизни.
Да уж... Рука художника... Так и есть! Под кистью, которая находилась в этой руке, оживали сказки, легенды, города, леса и водоемы. Да и не только под кистью...