– Черт побери! Не надо было экономить на штукатурке!
– Тетушка, это правда! Антониета Арасели спрятала под Дедулиной кроватью наши игрушки. Я сама видела.
– ¡Mentirosa! Это не я. Ты любишь выдумывать, mocosa[115]. Ты же веришь мне, мамочка?
– Ya mero. Почти. Ты видела, он чуть не выколол ей глаз!
– Кто так поступил с тобой, небо мое?
– Это был… кузен Тото.
– Знаешь, моя gorda никогда не врет мне. Никогда. Если она говорит, что чего-то не делала, значит, так оно и есть. Я знаю свою дочь!
– ¡Chango! Если я увижу, что ты опять пристаешь к моим детям, то сниму ремень…
– Убери руки от моего мальчика, или я выбью из тебя все дерьмо.
– Estás loca[116], я не собирался…
– Ты не смеешь так обращаться к моей жене, tarugo[117]!
– Кто ТЫ такая, чтобы называть меня идиотом? Это ты организовала пикник.
– Aý, caray![118] Не начинай, братец. ТЫ сам в ответе за свои выдающиеся идеи.
– Знаешь, я стараюсь не вмешиваться в дела своей невестки, но ты в курсе, что Зойла называет твоего ребенка врушкой?
– Válgame Dios[119]. Как всегда – волос в супе!
– Жизнь моя, я же говорил тебе, что так оно и будет. Сначала ты ссужаешь своему брату деньги, и – посмотри только! – вот чем он тебе отплатил.
– Я все понял, Лича. Начинай паковать вещи. Завтра мы уезжаем в Толуку. Это решено.
Внезапно все Бабулины дети решают уехать. Дядюшка Малыш с семьей – в Веракрус. Дядюшка Толстоморд и Тетушка Лича – к ее родственникам в Толуке. Но сегодня ночью то и дело хлопают двери, дети хнычут, когда их загоняют в кровати, а гостей провожают до ворот.
– Спасибо. Счастья. Спокойной ночи, спокойной ночи, – желают некоторые из них, а другие лишь повторяют: «Хорошо, хорошо», слишком усталые для чего-либо еще.
Оралия, зевая, отпирает ворота. Ворота на визжащих петлях тоже зевают.
Сеньор Кучи не смотрит на меня. Затем ворота со страшным грохотом захлопываются, словно в кино.
Может, он обо всем забыл. Может, ему нужно приготовить для меня комнату принцессы. Может, он говорил о завтрашнем дне. Следующим вечером, выпив горячего молока с чуточкой кофе, я выхожу во двор, пристраиваю носки черных лакированных туфелек на нижнюю перекладину ворот, подтягиваюсь к щели, куда почтальон бросает письма, и смотрю через нее на улицу. Слышу шипение автомобильных колес по мокрой после дождя мостовой, вижу свет приближающихся к нашему дому фар и думаю, что, наверное, это он, но каждый раз ошибаюсь.
– Лалааааааа!!! Ты идешь или мне спуститься и привести тебя?
– Иду!
Но он так и не приехал ко мне.
Ни на следующий день. Ни потом. Никогда, никогда, никогда.
14
Fotonovelas
Теперь, избавившись ото всех, Ужасная Бабуля может отпереть шкаф из орехового дерева и доставить удовольствие любимому сыну. Она извлекает на свет божий то, что сохранила со времени его предыдущего приезда. Неровную стопку fotonovelas[120] и комиксов. El libro secreto. Lágrimas, risas y amor. La familia Burrón[121]. Папа читает это и свою спортивную газету, напечатанную чернилами цвета шоколадного молока. Целый день проводит в постели, куря сигареты и читая. Он не выходит из комнаты. Ужасная Бабуля приносит ему еду на подносе. Из-за двери не доносится ничего, кроме звука переворачиваемых страниц и папиного смеха-кудахтанья.
15
Золушка
– Каждый раз, как я вхожу в комнату, Бледнолицая Тетушка и твоя бабушка замолкают.
Вот что говорит мне Мама, стирая нашу одежду в раковине на крыше. Прачка Ампаро занималась этим по понедельникам, но теперь Мама стирает сама, потому что Бабуля жалуется на большие расходы на воду, электричество, слуг, еду и так далее, далее, далее. Вот что бурчит себе под нос Мама, засыпая одежду порошком, наливая холодную воду из банки из-под кофе и стирая штаны моего брата в каменной раковине или скребя воротник рубашки маленькой соломенной мочалкой, похожей на платье танцовщицы. Банка елозит по твердому дну раковины, мама что-то бормочет, и фыркает, и ругается, но делает это так тихо, что я почти не разбираю, о чем это она.
Мама каждый день наряжается и берет меня с собой на прогулку.
– Лалита, пошли.
– Куда?
– Без разницы.
И каждый день мы забираемся все дальше. Поначалу доходим лишь до киосков с журналами и жвачкой «чиклетс», на следующий день идем по бульвару la calzada de[122] Гуадалупе или Мистериос. А иногда по направлению к центру. На тенистой стороне улицы сладко пахнет апельсинами. Торговка раскладывает на полотенце свой товар горками, ее малыш спит на пустом мешке. В дверях другого дома на пестрой rebozo лежат тыквенные семечки, их продают в кульках из газетной бумаги. Древний старик, один его глаз закрыт, а другой молочного цвета, протягивает руку и шепчет: «Подайте, Бога ради», а затем ревет: «Господь возблагодарит вас», когда мы даем ему две монеты.
120