Изучая литературу о ваде, обнаруживаешь, что большинство известных специалистов просто воспроизводят слова предыдущего автора; таким образом, приходится прокладывать себе дорогу сквозь терриконы бесконечных (и зачастую ошибочных) повторов.
Согласно легенде, вад был обнаружен пастухами после бури, которая с корнем вырвала из земли большой ясень у края холма (в другой версии легенды это был дуб). Дата этого открытия неизвестна. Местное население стало использовать вещество для маркировки овец (по тому же источнику)[82].
Автор другой истории об открытии залежей графита в долине Борроудейл не упирает на старательное «изучение» первоисточников, как это делает Лефебьюр, но рассказывет ее куда занимательней, что, впрочем, не делает рассказ более достоверным. Эссе «Карандаш», написанное К. Митчеллом и опубликованное в 1936 году в буклете, изданном компанией «Кохинор», начинается пассажем:
Говорят, что знаменитое месторождение графита в Англии, в долине Борроудейл, было обнаружено благодаря буре, которая с корнем вырвала из земли большой дуб. Это произошло в 1565 году, во времена правления королевы Елизаветы. Некий путешественник, бродивший по горам, был привлечен видом кусков странного черного вещества, облепившего корни поваленного дерева, и вскоре население окрестных деревень уже взволнованно обсуждало загадочный минерал[83].
На самом деле 1565 год — это, конечно, год опубликования книги Конрада Геснера. Даже Люьис Мамфорд в составленном им списке изобретений, который является приложением к его знаменитой работе «Техника и цивилизация», датирует появление первого простого карандаша 1565 годом, то есть как бы приписывает его изобретение Геснеру. Но Геснер не претендовал на эту роль, и бесспорным представляется лишь то, что новый минерал plumbago в его время уже имелся в наличии и получил широкое признание, особенно среди естествоиспытателей и художников. Так, например, в 1586 году английский историк и антиквар Уильям Кэмден писал о долине Борроудейл следующее: «Она также изобилует минералом, который представляет собой твердый блестящий камень и называется черным свинцом; художники пользуются им для набросков и штриховки рисунков»[84].
Королева Елизавета во времена своего правления поощряла развитие новых отраслей промышленности и приглашала немецких специалистов для оказания помощи в организации добычи руд и становлении плавильного дела в нескольких английских графствах, в том числе и Камберленде. Немцы начали участвовать в горных работах в Кесвике и его окрестностях в конце 1560-х годов, и возможно, благодаря им английский графит попал в континентальную Европу[85]. Возможно также, что, внезапно столкнувшись с таким изобилием металлов в Англии, немцы перепутали английские названия олова («белый свинец») и вада («черный свинец»). Или у них были свои причины назвать графит «белым свинцом» (Bleiweiss). В любом случае пока мы не знаем и можем никогда не узнать причину такого выбора имени, а также точную дату обнаружения графита. Говорили также, что графит попал в Европу благодаря фламандским купцам[86] и итальянским художникам; в Италии его называли «фламандским камнем» или «камнем из Фландрии», поскольку в южную Европу его везли через Бельгию и Нидерланды. Но, каким бы путем он туда ни попал, к концу XVI века графит был хорошо известен по всей Европе, и в 1599 году итальянский историк естествознания Ферранте Имперанти писал про grafio piombino («свинцовый карандаш», итал.), что «им гораздо удобнее рисовать, чем пером и тушью, потому что оставляемые им следы видны не только на белом фоне, но также вследствие своей яркости и на черном; потому что эти следы можно по желанию сохранить, а можно и стереть; потому что их можно обвести пером, чего нельзя сделать, если рисунки выполнены свинцом или углем»[87].
Упоминание о карандаше, сделанном Геснером за несколько десятилетий до этого, говорит о том, что инструментом из «черного свинца» заинтересовались не только художники, и вскоре были изобретены различные виды оправ, помогающие с удобством пользоваться им при письме и рисовании. Так же, как раньше свинцовый стержень обматывали бумагой, куски необработанного вада оборачивали овчиной, а стрежни в форме стилоса или стручка — бечевкой и той же бумагой, чтобы пальцы оставались чистыми. Куски графита в форме стержня можно было вставить в пустотелую ветку или в тростниковый стебель. Несколько коротких кусочков помещались в соломинку, обмотанную веревочкой, которую было легко разматывать и срезать, когда стачивался очередной грифель (так же как сегодня мы постепенно отрываем бумагу от пачки с подушечками жевательной резинки). Популярны были оболочки естественного происхождения вроде виноградной лозы, так как даже в ХХ веке слово «лоза» использовалось для обозначения карандаша в некоторых районах графств Камберленд и Дарем[88].