Заостренный кусок вада в веревочной обмотке
К началу XVII века графит из Борроудейла начали экспортировать в разные страны[89]. В Германии его считали смесью с высоким содержанием сурьмы и называли также висмутом. Понимание подлинной химической природы вада из долины Борроудейл пришло лишь почти два столетия спустя. А в 1602 году Андреа Чезальпино, итальянский физиолог и ботаник-новатор, называл его другим словом, вероятно путая название местности, где его добывают, и места изготовления из него «карандашей, которыми пользуются художники и рисовальщики»[90]: «Я думаю также, что молибден — это камень блестящего черного цвета, наподобие свинца; он такой скользкий на ощупь, что кажется отполированным; когда его трогаешь, на руках остаются следы пепельного цвета, как от свинца: небольшие палочки из этого камня вставляют в трубки, которыми пользуются художники; он поступает из Бельгии»[91]. Как отмечает Чезальпино, «некоторые говорят, что он был найден в Германии, где его называют висмутом».
К 1610 году «черным свинцом» широко торговали на улицах Лондона[92]: художники клали его в деревянные пеналы; натуралисты оборачивали его в бумагу, привязывали к блокнотам или вставляли в пустотелые палочки. К 1612 году было хорошо известно, что черные следы, которые оставлял свинец из долины Борроудейл, можно стирать, и один писатель, говоря о пометках, которые нередко делали в книгах читатели, советовал «использовать для этой цели карандаши из черного свинца, чтобы впоследствии метки можно было в любой момент удалить с помощью мякиша свежего белого хлеба»[93].
На протяжении XVII столетия слава о ваде продолжала распространяться по миру. Он пользовался большим спросом повсюду, и по мере роста объемов его потребления развивались приспособления для удобства его использования. Так, держатель с французским названим porte-crayon имел когтеобразные зажимы, которые удерживали необработанные куски «черного свинца» (мела или угля). На литографии «Рисующие руки» Маурица Эшера руки рисуют друг друга с помощью карандашей, зажатых в похожие металлические держатели. Поскольку во французском языке (да и в английском тоже) словом crayon обозначали практически любой сухой материал для письма и рисования, то для отличения «черного свинца» от других веществ его стали называть «английским карандашом».
«Английский карандаш» в деревянной оправе
Вместе с популярностью карандаша распространялась молва о том, что графит несложно добывать и продавать нелегально, быстро зарабатывая на этом хорошие деньги[94]. Вад был стратегическим ресурсом, подлежащим охране, и когда добытого количества бывало достаточно для нужд страны, издавалось распоряжение о приостановке разработки карьеров; иногда их даже затапливали, чтобы предотвратить незаконный промысел. Бывали периоды, когда графит добывали в течение полутора месяцев один раз в пять-шесть лет, и этого срока хватало для извлечения необходимого объема минерала. В 1678 году карьеры, казалось, истощились, и их закрыли до 1710 года, когда были обнаружены новые залежи. После расконсервации выяснилось, что мелкие воришки продолжали добывать графит, пока месторождения оставались официально закрытыми. К концу XVIII века ресурсы опять иссякли, и в 1791 году было добыто всего лишь около пяти тонн графита невысокого качества.
Точно неизвестно, когда старатели начали припрятывать куски вада и тайно выносить их из шахты на продажу (что было несложно), но в конечном итоге утечка приняла такой размах, что потребовались соответствующие законы и изощренные меры безопасности. Графит стали использовать в военной промышленности — для изготовления «бомб, дроби и пушечных ядер»[95], и предположительно это послужило одной из причин рассмотрения в Палате общин билля под заголовком «Акт, направленный на более эффективную защиту карьеров черного свинца от воровства и грабежей», согласно которому «проникновение в шахту или карьер вада… и кража какого-либо количества вада являются преступлением»[96]. Билль рассматривался в трех чтениях, обсуждался парламентским комитетом, был передан в Палату лордов, а затем принят в качестве закона 26 марта 1752 года, и Его Величество король Георг II, сидя на троне в полном королевском облачении (с герцогом Камберлендским подле него) провозгласил: «Так повелел король!»[97]
89
Voice, с. 133; Beckmann, 3rd ed., т. IV, с. 350; Mitchell, Black-Lead Pencils, с. 384T.
96
Цит. по: Fleming and Guptill, с. 7; см. также: Journals of the House of Lords, т. XXVII, с. 645.