И по сей день вертится у Елены на языке невысказанный упрек сестре. Мол, это из-за тебя, Тонька, папа так рано из жизни ушел. Все твои мужики! Отца доставали по полной. Особенно когда последний муж загулял, и Тоньку на нервной почве прихватил спазм желудка. Отец ее буквально вытащил, с ложечки кормил. И видать, так люто возненавидел обидчика дочери (не раз во сне пытался придушить гада-зятька), что мог вызвать эту хворь страшную.
Хорошо, что Лена не бросила камень в сестру. Тонины мужчины, семейная жизнь – дело пятое. Причина глубже. Это как у китайцев связь бабочки и землетрясения. Где-то кто-то бабочку для гербария распял, а в другом месте сразу кто-то под камнепад попал… Но ни Лена, ни Тоня не знали причину, по которой вдруг обособилась на фоне здоровых клеток именно та – жизнь разрушающая, разрастающаяся до размеров опухоли…
А все война проклятая. Со священной ее не спутать. Одно дело, живота не жалея, границу родной земли защищать. Душа с духом, тогда рука об руку идет. Дух для души – броня, прививка от болезней. Солдат, воином становясь, не зря врага атаковал с криком « Ура». Под бомбежкой, в холод, голод, в глаза смерти глядя, – душу духом цементировал. И другое дело, когда война закончилась, а солдат воином еще не стал. Казалось бы, – мирное время, без пушек и танков. А душа еще до конца не отвоевалась… и это диагноз. Больницы, поликлиники, аптеки – налево и направо косят болезни людей. Поле брани на душевный план перекинулось…
И разве думал Лев Викторович, строя на зависть соседям свою двухэтажную дачу с гаражом, что не просто споткнется. Именно здесь, на втором этаже дачи, и случилось с ним это падение.
… Воришки несчастные. Залезли через окно в дом. Около камина охапка дров, разожгли. В холодильнике хлеб, сало. В шкафу полбутылки медицинского спирта… Разбили люстру… Переночевав, ушли так же, через окно.
-Мать, у нас ЧП. Воры на даче. Ублюдки. Нагадили. Спирт, что для растирок хранил, оприходовали.
– А я тебе говорила. Решетки нужны на окнах.
– Нет, я их сам поймаю. Соседей наших тоже обнесли. Залезли в погреб. Банок уперли, сала пять килограммов. А еще на другой улице старушку по голове огрели, в реанимации сейчас. Так вот я их словлю.
– Лев, не дури. Сам говорил: живи тихо, не буди лихо.
– Молчи, женщина. Добро должно быть с кулаками. Не лезь, сам разберусь. Мне чуйка подсказывает, дня через два они снова придут.
Чуйка не подвела. Около одиннадцати вечера у калитки дачного дома послышалась возня. Лев Викторович, поднявшись на второй этаж, стоял у приоткрытого окна. Слегка отодвинув штору, наблюдал, как двое парней невысокого роста перелезли через забор. Затем взял в руку нож, затаился в складках шторы. Минут пять ждал, пока хулиганы приставят трехметровую лестницу к стене дома, начнут двигаться вверх к окну второго этажа. Что там в эти мгновения проворачивалось в голове мужчины, сжимающего в руке кухонный нож для разделки мяса, оно, по идее, не надо знать никому. Больное это знание, дурное занятие – лезть в чужие потемки, где душа опять впадает в беспросветность. Готовясь к обороне, показывает клыки…
И, слава богу, – человеческий голос соседа по даче:
– Вы, куда, уроды, лезете?! Я милицию вызвал! А ну, брысь, сволочуги малолетние!
И выпал нож из онемевшей руки, гулко ударившись об пол. Рывком расстегнулся ворот рубахи. Но не стучали зубы о стекло выпитого залпом стакана воды, не выплеснулось из души желание наказать…
… Отца Елены хоронили с воинскими почестями. Народу – яблоку негде упасть. Соседки по подъезду, с красными носами от слез, охали:
– И что это за болезнь, за пару месяцев сгореть. И какой человек – святой! Всем помогал, за всех душа болела.
***
Телефонный гудок, с минуту индийская музыка заставки: ***
– Алло, Илья! А ты знаешь, что Ника…
– Лена, я знаю.
– Илья! Да как ты мог…
– Извини, говорить не могу, позже перезвоню.
– Чего голосишь?.. Ты хотела забор – получила. Ты, Ленка, у нас, едрена мать, писательница, тебе покой нужен. Тебя ж трясло от дочери, зятя. А чего сейчас голосишь? Хорош реветь. Ника, говорит, две химиотерапии сделала. Вроде улучшение. Да не реви ты…
***
Ровный гул самолета. Внезапно громкий хлопок. Окно иллюминатора вдруг треснуло, стало засасывать сидевшую вблизи женщину. Какие-то мужчины, с искаженными от ужаса лицами, с трудом вытащили ее, израненную, еле дышащую. Пассажиры в кислородных масках. Стюардесса с безукоризненным маникюром, делающая сэлфи с израненной женщиной. Ника, в холодном поту, проснулась от собственного крика.