– Ну, что ты, Лена, все философствуешь? Ох, сама ты, дочка, путаная. Книжки эти твои. Проще надо быть. А потом в каждой семье такое. У меня с Тонькой, думаешь, все гладко? Это мы на людях. А бывает, прибили бы друг друга. Винит меня, что одна. Мужики поразбежались, а мать виновата. Оно, может, я и виновата… А может, время такое, греховное? Что там семьи – народы, вон на Украине что творится. Раньше душа в душу, а сейчас стенка на стенку… Телевизор включи: что с одной, что с другой стороны – строчат из пулемета, не речь – а гавканье…еще чуток, глядишь, и война, не дай господь…
Читала твои, дочка, стихи. Ты там часто про карантин говоришь. Ну с больными свиньями, коровами привычно – ферму огородили, животных истребили… А как с людьми быть? Если пошла эпидемия – время такое – крышу у людей начало сносить. Нет, я не говорю, что у всех. Те, кто с головой дружат – себе и детям прививки делают. Про Бога и совесть стараются не забывать, прививают то, что человечностью зовется. Если и переболеют, в легкой форме…
Я, доча, жизнь прожила длинную, знаю – когда рядом чья-то душа захворала, здоровых вокруг не ищи. Это вирус гриппа можно уколами, таблетками, да и то – народ мрет. А когда вирус умы подтачивает, повальный психоз от страха войны – чем лечится?..
Вот по себе сужу – бывает, с Тонькой так поцапаемся, наоремся – до смерти тишины хочется. Выходит, дочка, для таких как мы, с приветом, нужен особый карантин. Тишина нужна. В больнице, в инфекции – передачу с едой берут, а прикоснуться, поговорить с глазу на глаз нельзя. Есть места где и телефоны отключают. Тишина, она как стена карантинная… не зря в народе говорят «Молчание – золото…». А вот когда вся грязь взбаламученной воды на дно опустится – воду потом можно перелить в другую посудину, осадок выбросить…
Ты, Ленка, чем добрым Нике помоги: еда там, деньги. А нос к носу – не суйся. Говорливые вы обе. У меня мать такая была, что не так – в крик. Мало прожила. Ну, все, все! Хорош сырость разводить. Глянь, солнце какое! Давай, дуй на море!
***
Остановка на пляж – пять минут ходьбы от дома. Очередь длинная, змеевидно пятнистая. Шоколадно загорелые, слегка поджаренные и вызывающе белокожие. Раз в полчаса подойдет автобус. Змея шустро поползет, уплотнится, кое-где выплевывая яд: «Что вы на моей ноге пляшете?! Да не толкайся ты, дура! Водитель, мы что вам – селедка в жестянке?!»
Две минуты шевеленья в утробе автобуса сменяет затишье. В открытое окно люка пойдет прибрежный воздух. Природный заменитель аптечного йодомарина для умственно утомленных.
«Не нужен мне берег турецкий…». Побережье Крыма, наше, бело-сине-красное! Тонколикое и скуластое. Украинская речь, татарская – краплением в русском, еврейском: «Мойша! Не ходи в воду. Писай в песок!..», «Кукуруза, кому горячу кукурузу!»…
Пляж к одиннадцати утра – ступить негде. Люди на надувных матрасах, подстилках, полотенцах. Дружащие с головой под зонтами. Большинство на песке у берега. Немного попрыгав в воде поплавком, после – хватая излишек ультрафиолета, оно разморенное, шевелящееся с боку на бок, обдуваемое морской прохладой, поджаривалось до красноты, незаметной на солнце.
***
Синие волны в белых барашках…
Персики, дыня, мускатного фляжка,
Ветра бодрящего полный глоток,
И – по песку, вглубь воды со всех ног…
Стихи легко слагались в голове Елены. Морской воздух… чайки, ловко выхватывающие из воды мелкую рыбешку…
Море третий день штормило. Волны выплевывали на берег светло-серую пену, обрывки водорослей. Было на этом пляже место, которое Елена раньше обходила стороной. Здесь чуть не утонул, тогда еще шестилетний ее сын, Юра. Двадцать пять лет прошло, но память периодично трогала эту болевую точку. Перед глазами снова – толпа людей, окружившая какого-то мужчину. Высоко подняв руки, он трясет за ноги бездыханное тело ребенка. И вновь женщина слышит свой собственный крик, отрицающий увиденное. Звук неимоверной вибрационной силы. На небе услышали. Толпа вдруг выдала человека, умеющего делать искусственное дыхание. Ребенок ожил, и последствий для него, слава богу, никаких – как с гуся вода. Елена же стала дважды рожденной…
***