***
Проблема с горлом опять давала о себе знать (боль при глотании, откашливании). Но к врачу Ника не спешила. Неплохие результаты последних анализов притупили страх на целые полгода. К тому же болеть сейчас для Ники – вещь непозволительная. Наконец-то поперла удача в адвокатском кабинете. Чего, спрашивается, тянула с судейством? Мозг выносящая мысль стать судьей… вирус какой-то. Освободиться от такой мысли – с железобетонного моста в полноводную реку спрыгнуть. Уйти в свободное плавание.
Само адвокатство далось с трудом. Чтобы протиснуться в лакомое место, денег пришлось подзанять. Чиновничье мздоимство – под коркой головного мозга… Как говорится, не подмажешь – не поедешь. Но, как бы там ни было, фортуна Нике улыбалась. Нарабатывая имя, вначале бралась за любое дело. Обиженные пенсионеры, учителя, домохозяйки. Шутя говорила: «Волка ноги кормят». Зная всю подноготную судейской работы, дела выигрывала ярко, убедительно. Через год пошли клиенты с увесистыми кошельками. Ника, как собака охотничьей породы, шла на запах денежного азарта. Работа затягивала. Казалось бы, все цивильно, престижно. Но (Бог дает копеечку, а черт дырочку в кармане…) домашний быт… глаза бы не глядели. Запах старого жилья, кухня, грязная посуда, ванны нет. Выматывающие нервы трое детей… Ильдус, подававший надежды до женитьбы, в семейной жизни тянул на тройку. Как любовник – становился неинтересен…Гвоздь прибить только, когда ткнут пальцем. Странное дело, что с первым мужем, что со вторым – к горлу Ники в последнее время подступала тоска по какой-то легкости. Вспоминалось море. Белый от солнца песок. Теплая прозрачная вода. Радость заплыва далеко за буек… Воспоминания вызывали слезы. Жуть как хотелось взять билет на самолет и рвануть в Крым. Тем более что мать уже неделю купается, загорает, ест персики…
Но… телефон опять нагревался от шквала звонков… Море снилось по ночам: темная волнующаяся вода, выброшенные на берег водоросли…
***
Ветер дул с моря. Волны вереницей огромных нескончаемых верблюдов, плюющихся белой пеной, основательно вылизывали песок пляжа. Лежа, сидя, без права грести руками и ногами, народ изнывал под солнцем. Но были и бунтари: кто-то, разогретый пивным градусом, кто-то – природным огнем соперничества. Кто-то попросту, повыпендриваться. Они таранили воду, а та щелчком сбивала их с ног. Вода поддавалась только тем, кто чувствовал ритм ее дыхания. Те несколько секунд затишья перед новой порцией шквального выброса на берег. Уловивший это окошко спокойствия, войдя в море, плавал сколько душа желала, качался поплавком на пенистых гребнях волн. Перед выходом из моря снова включал чуткое ухо, ловил затишье воды. Иначе поплавок плевком вышвыривался на берег. Елена прочувствовала это до мозга костей. Сколько жива – будет помнить. Войти-то в воду – вошла. Наплавалась до усталости мышц. И – расслабилась, забыв, что концовка требует еще большего напряжения, нежели вход. За неготовность поплатилась ощущением щепки в водовороте: закрученность, сдавленность, нет рук, нет ног. Спасибо Богу за спасительные глотки воздуха, за живое тело с почти сдернутым купальником, да и за слюнотекущий взгляд какого-то мужика в панаме: «О! Не зря пришел…»
***
Вечером, несмотря на Тонины чебуреки из домашней индюшки и бутылки темного пива, Елена опять плакалась маме. Наболевшее легко выходило наружу:
– Мама, только представь! Правнучку твою, Олю, отдали изучать Коран. В школе урок вводили на выбор. Русские, естественно, в православие. Вероника же в угоду мужу, его башкирской родне дочку в мусульманство отдала! Пусть, говорит, развивается…
– Ой, Ленка, может, оно и неплохо. Вон у нас сосед-татарин, каждый день в мечеть, водку не пьет. Свинину не ест.
– Мам! Ради бога! Я тебе о внучке, а ты – о соседях!
– Лена, ну ты даешь, нашла, о чем с мамой говорить! Иди ко мне на кухню, – подала голос сестра Тоня:
– Ты, что – забыла? Мама наша – прожженная коммунистка. Крестить нас не хотела. Ты вспомни, как папа втихаря (сам тоже партийный) с попом договорился и отвел нас в церковь.
– Я все слышу! Ишь ты, куда там, в церковь. А я вот жизнь прожила и не ходила. Я, может, Бога в сердце держу. Водой умываюсь – здоровья прошу. К окну подойду – солнцу поклонюсь. Да и за вас, дурехи, молю Боженьку, – рассерженная мать на костылях, заполнив собой небольшую кухню, плюхнулась на табуретку.
– Мамочка, все, все. На таблетку, под язык. Ленка, дай воды…
А за окном утихал ветер. Закат дышал умиротворением. Море, уходя в ночь, играло серебром лунной дорожки.
***