На следующий день Елена, прихватив в магазине массандровский портвейн, отправилась к своей старинной подруге Рите. Кровь молдаванки, темно-русая грива волос, на зависть белоснежная улыбка. В выцветшем халате, калошах на босу ногу, в руках пучок моркови, Марго от неожиданности охнула. И началось:
– Ну, ты, Ленка, раздобрела! А чем лицо мажешь? Морщин не вижу, как была одна на лбу. Ой, а волосы чем красишь?
– Да привезла я тебе, Маргуша, и крем, и краску. Еще флакон духов, помнишь, ко мне все принюхивалась, ахала.
– Ленка! Ты моя сестра!..
Пока с губ слетают охи, ахи – руки быстро мечут на стол тарелки с брынзой, жареной кефалью. С банок слетают крышки: кизиловый компот, где ягоды в палец! Грибочки, моченые яблоки, хлеб, рюмки… На свежем воздухе, под тенью беседки, обвитой виноградом, живописно накрытый стол и яркий блеск увлажненных глаз двух зрелых женщин – классное сэлфи!
– Ленка, а помнишь, как мы на ферме моей? Море теплое, шашлыки из нутрии, вина ящик. А как на тебя Вова наш смотрел…
– А где он? Все еще директором рыбколхоза?
– Поднимай выше, в Симферополе, в депутаты выбился. А помнишь, как москвичи мою ферму заграбастали. Вот народ… приехали отдохнуть, я им домик у моря сдала. А они глаз на ферму положили. Как же – все добротно. Нутрий две тысячи голов. Цех по пошиву шуб. Денег кинули мне, как собаке кость. Мужа избили, инвалидом стал.
– Рита, не рви сердце. Девяностые годы… слава богу, живы остались…
– Так до сих пор, как вспомню, выть хочется. Ну, да ладно. Я на те деньги хоть дочь выучила. А их, гадов, потом сожгли! Все прахом пошло, животных порезали. Ой, да гори оно ярким! За что пьем?!
– Давай, молча за всех и за все, что осталось там, позади…
– Чего? Нет, я за любовь. Или – давай за детей! Как у тебя, кстати, с новым зятем?
– Да что с первым, что со вторым. Дай бог, мне ошибиться, но в этот раз как в басне про паучиху и муху. Сплела сеть, медом намазала, поймала резвую, на пять лет моложе себя муху. Любовь… А муха-то из ядовитых. Как ее там – цеце. Ну нет у них радости. Катятся по наклонной. Не летают. Не о такой жизни я для Ники мечтала. Понимаешь, Ритка, он для меня – из другой планеты. Я не говорю: плохой. Но – чужой.
–Ты о том, что мусульманин?
–Да, если бы! Это предки у него, а он и свинину ест, и водку пьет. Ни в черта, ни в Бога не верит. Как-то пришел к нам на Пасху. Угостился. На столе все как полагается: крашеные яйца, куличи. Рюмку выпив, говорит: « С праздником вас кукей-байрам». Кукей – значит, яйцо. Значит, Пасха для него – праздник яйца. А за столом внуки – смеются, повторять начали «кукей байрам, кукей байрам».
– Вот, гад.
– Да нет, Маргуша. Я сначала тоже еле сдержалась. В шутку все перевела – дети за столом. Говорю: да. Все мы из яйца. Огромного, космического. Знаешь, внуки и сам Ильдус внимание навострили.
– Ленка, молодец.
– Понимаешь, просто он другой. В компьютере все знает от и до. Институт окончил, программист. Ника говорит, он Каббалу еврейскую стал изучать. Книжек про гипноз набрал. Хочет вспомнить прошлые свои жизни.
–Ну, слушай, продвинутый… А мой зятек, слов нет – гад… как Крым российским стал, Украину чуть ли ни взасос полюбил. Вот где, говорит, жизнь. Можно взять автомат и пострелять. И как Светка моя с ним живет?! Двое детей. А такой нормальный раньше был – в Симферополе инженером на автобазе.
– Да, подруга, время сейчас интересное. Что на дне было – из щелей полезло…
– Так, все, хорош. Давай о нас, о девочках! Наливай! Вот огурчик, рыбку бери…
– …О-о, хорошо пошла. А что Володя? Владимир Андреевич. Все еще со своей?
– Так она уже два года как «царство небесное», отмаялась. Он ее в Израиль, в Германию возил, лечил. Говорят, кучу денег… и все без толку. А ты что, подруга, еще в груди екает? Смотрю, глазки заблестели. А помнишь, как мы вчетвером у моря? Ты с Володей, а я с его замом. Ай, так-сяк был мужик. Староват для меня. А ты – королевишна…ох, у вас такая любовь была, у меня слюни текли…
– Так, Марго, выпили и забыли. Я, Ритка, мужа люблю. Все они – Вовы, Саши… моему Илье в подметки не годятся. Просто не сразу поняла. Понимаешь, подруга, другое у меня сейчас в голове. Вероника дурью мается. Два брака, трое детей, а глаза побитой собаки…
– Оно так, Ленка. Правду в народе говорят: первым не наешься – вторым подавишься. Ох, помню, она у тебя еще подростком…
Вдруг Маргарита замолчала. Вспомнила, как много лет назад кричала ей в лицо зареванная двенадцатилетняя Ника: « Вы, тетя Рита и мама моя, вы все врете! У мамы любовник! Я знаю! Слышала, как вы на кухне говорили. Все слышала! Как вам не стыдно. Не трогайте меня! Я вот папе ничего не сказала. Ненавижу вас!»