Приказ был исполнен. И старейшины, ругаясь и обещая военным небесные кары, отступили, унося на слабых старческих руках раненного случайным рикошетом семидесятипятилетнего старца.
До полудня в Октереке царили паника, сумятица и гнев. Потом, когда в кишлак из соседнего Астрабада дошла новость об эпидемии, ко всей гамме настроений добавились безысходность и ярость. Последнее перевесило. В полдень стихийно сформировалась колонна, в которую вошло практически все население Октерека, и с твердым убеждением, что стрелять по невинным людям военные не будут, стоногой гусеницей поползла по дороге в сторону баррикады. Когда через громкоговорители раздалось предупреждение, колонна, яростно вопя и потрясая кулаками, замедлила ход, забуксовала и опять пошла. Гусеница все еще не верила, что можно стрелять в невинных людей — в женщин, стариков и детей. Верил в это только семидесятипятилетний старец. Но он к этому времени уже умер от раны, слишком тяжелой для старого хилого тела.
Когда прозвучали первые выстрелы, в колонне еще думали, что это только для устрашения. Но, когда в стрекот автоматов вплелся рев двух скорострельных "шилок", стоявших за ограждением по обочинам дороги, было уже поздно. Пуля из старого "калашникова" пробивает человека насквозь. Металл плющится на входе и на выходе вырывает с полкило живой плоти. Второе тело, пожалуй, остановит пулю окончательно. Но снаряд из "Шилки" не деформируясь, проходит через десяток тел, чтобы потом, выщербив скалу, вплавиться в тысячелетний базальт. Но огонь из "шилки" это не отдельнолетящий увесистый стальной сердечник — это сплошная струя раскаленной стали.
"Шилки" раскрошили население кишлака на маленькие кусочки. И душа Октерека коллективно воспарила, держась за руки, в райские кущи вкушать амброзию с нектаром и наслаждаться неземным пением прекрасных, как смерть, заоблачных пери.
Клочья же неподвижной протоплазмы на асфальте дороги районного значения, а также в пыли обочин под жарким солнцем тут же посетил дух разложения и распада. Впрочем, в плане, разработанном в минобороны и генштабе до самых мелочей, было учтено и это. Поэтому через несколько минут после того, как смолкли раскаленные "шилки", на передний план выдвинулась команда по дезактивации местности. Ей досталась самая тяжелая и неблагодарная работа. Все дезактиваторы работали в костюмах химзащиты и противогазах, заливая дезраствором немногих еще живых. Два бульдозера соскребали остатки колонны в большую яму, проворно вырытую поодаль. Затем яма была засыпана толстым слоем извести. Красная жижа, которую не осилили ножи бульдозеров, быстро подсохла и побурела. И, разбавленная дезраствором, практически слилась с цветом дорожного покрытия.
Полковник Лунев в рапорте командованию сухо отчитался, что задача, поставленная перед вверенной ему частью, успешно выполняется, все попытки прорыва периметра пресекаются полностью. Случаев заболевания среди личного состава нет. Потерь нет. В заключение звучало требование о пополнении боезапаса.
В ответ командование, объявив благодарность лично полковнику Луневу, а также всему личному составу, извещало о придании полку отдельного вертолетного звена.
Так в одночасье обезлюдел маленький нищий кишлак Октерек. И только на окраине, во дворе какого-то нерадивого хозяина, поросшем бурьяном в половину человеческого роста, несколько ночей тоскливо выла большая старая собака. Ей хотелось есть и пить, но больше ей хотелось, чтобы люди привычно сновали по дому и двору, может, даже и прикрикнули бы на нее или даже пнули бы слегка ногой, но только чтобы они были, чтобы восстановился привычный порядок вещей. Но все было не так. И собака выла и собственный вой нагонял на нее еще больше страха.
* * *
Вечером того дня отмеченного пиковым показателем зноя, в ночном небе над ущельем слетелось огромное количество НЛО, которые затеяли сумасшедшую свистопляску, вытворяя в небе нечто вполне напоминающее броуновское движение. Огоньки в течение некоторого времени в совершенной панике носились в небе и в этом не было ничего осмысленного: никакой синхронности, упорядоченности и красоты. Но по истечении получаса в их движении стали появляться какие-то признаки смысла, неведомого и непонятного земным наблюдателям. В этом движении стало просматриваться стремление сложиться в некую картину, гигантский паззл. И это было мучительно до боли, потому что что-то в картине не складывалось, не все участники этого светового шоу вовремя занимали свои места, находились и полные анархисты, попросту не желавшие быть прикованными к одному месту, поэтому уже сложившаяся казалось бы картина вдруг распадалась, разваливалась на глазах, потом в небе опять что-то начинало откристаллизовываться, возникала новая картина, новая конфигурация, но снова не хватало каких-то элементов и все снова рассыпалось.