В каменных колыбелях спали бывшие боги. Готский змей, чья злоба не единожды трясла землю. Обезумевший от кровавой тризны белогривый жеребец Орды. Клыкастая лань Охотницы, крылатый лев скифов, свирепый медведь безымянных пещерных жителей. Забытые и забывшие, вечно голодные, ненасытные, полные темной ярости и слепой силы.
Пастырь даровал им покой.
Дно пустой колыбели покрывало белое полотно. Пастырь уложил туда крысу, укутал, словно младенца, осторожно погладил по жесткой шерсти. Потом сел рядом и заиграл бесконечную колыбельную - лели-лели, лели-ли...
Многоликая сбрасывала личины - жадная крыса, смертоносная ламия, эмпуса с головою ослицы, прекрасная душегубица, владычица ночи, танцующая-на-перекрестках, грозная мать девяти чудовищ. Беспечная нимфа ивовой рощи, госпожа стволов и корней, душистых трав и веселых белых цветов. Не знающая ни любви, ни утраты.
Нежная девушка мирно спала в усыпальнице, зажав ладони между коленями, как это делают дети. Золотистые, пахнущие жасмином волосы укрывали её до самых ног. На губах трепетала улыбка, веки подрагивали - нимфа снова играла с подругами, плескалась в горных ручьях, плела венки, призывала бабочек.
Мраморная плита накрыла колыбель усыпальницы, верные знаки запечатали выход. Долгой ночи, доброй ночи, сестра!
Усталость накатила волной, Пастырь сел наземь, прислонился спиной к камню. Белая козочка подбежала к своему пастуху, подсунула под ладонь теплую мордочку, шаловливо пихнулась носом. Козочке повезло - она просто не помнила, кем была и когда была. Пастырь не забывал ничего. Много раз город менял имена, племена, веру, много раз разрушался дотла и вставал из руин, жили здесь и святые и злодеи, и мудрецы с простецами. Были щедрые годы и страшные годы, дни нашествий и часы мира. Ночь однажды кончалась рассветом, семена падали в землю и отары выходили на пастбища. Время текло вперед.
Башмак на левой ноге развязался и съехал. Пастырь перетянул шнурки, пряча копыто. Опираясь о стену поднялся, поклонился древнему алтарю и, прихрамывая, поковылял наружу. Пора собирать коз в перелеске у подножья Тепе-Оба, увести желтоглазых на новое место. Стадам не выжить без пастуха...
Глава 15. Возвращение
Первый морозец придал воздуху особую, горьковатую и пьяную свежесть. Мягкая синева неба сделалась льдисто-прозрачной, поздние розы пожухли, сонные пчелы едва шевелили крылышками. Утренний город кишел хлопотами, словно большой муравейник. Тысячи трудолюбивых рук убирались, мыли и чистили, поливальные машины выплескивали на асфальт пенную жижу, дворники грузили в мусоровозы баки, полные битых стекол и рухляди. Карантин кончился.
Магазины обросли очередями - хозяйки торопились пополнить запасы. Школы ещё не работали, счастливые мальчишки гоняли в футбол на площадке Морсада, девочки столпились поодаль пестрой веселой стайкой и о чем-то шушукались. Мамы с колясками прогуливались по аллеям, собачники выгуливали спаниелей и такс, азартные таксисты стучали кубиками и двигали по доске нарды. Да, встречались истощенные лица, заплаканные глаза, черные платки охватывали волосы женщин, черные платья пахли скорбью и нафталином. Но жизнь возвращалась в город так же быстро, как здоровье к больным. Сегодня последнего пострадавшего перевели в общую палату. Лишних рук больше не требовалось, доктор Тарга наконец-то оставила в дежурке горбольницы белый халат.
Ей повезло дважды. Принять больного чумой без защитного спецкостюма и не заразиться. И оказаться в нужное время в нужном месте - когда масштаб эпидемии стал очевиден, к работе привлекли всех медиков, невзирая на карантин. Число больных ужасало - почти четыреста человек на триста двадцать пять коек, включая приемное, онкологию и хирургию. Не хватало всего, особенно в первый день - антибиотиков, обезболивающих, капельниц, кроватей, рабочих рук. Лекарства не помогали.
Врачи, санитары, медсестры трудились не покладая рук. Сомнений не оставалось - в городе применили биологическое оружие разрушительной силы, не пожалели ни детей, ни женщин. О заказчиках заражения говорили вполголоса - одни винили ненавистных соседей, другие родное правительство, третьи шептались о заокеанском заговоре и происках США. Пессимизм нарастал, спирт глотали как воду, ждали бомбу на город и неизбежную гибель.
Утром третьего дня на вертолете сбросили партию новых антибиотиков. Главврач впал в истерику, утверждая, что сбросили не лекарство, а яд, и каждый укол смертелен. Завхирургией, чтобы остановить панику, прилюдно сделал себе инъекцию. К середине дня начали курс лечения, начиная с самых тяжелых. Болезнь пошла отступать с той же скоростью, с какой навалилась на город. В лаборатории пожимали плечами - смотрите сами, стекла чистые. Патологоанатом делал умное лицо - в Свердловске-19 тоже лечили быстро, когда "сибирка" вырвалась на свободу.
Вчерашние кандидаты в покойники курили во дворе, бранили скудную пищу, спорили за политику и сводили старые счеты. Выздоравливающих переводили в карантинный барак, реквизировав общежитие у военных. Тяжелых становилось все меньше. И вот, наконец, наступил сороковой день.
Доктор Тарга похудела так, что юбку пришлось подшивать на живую нитку. Холеные мучнисто-белые щеки обвисли и покрылись сетью мелких морщинок, аккуратная прическа превратилась в воронье гнездо, ухоженные руки украшала сеть трещинок, кровоточащих и подживающих, о маникюре пришлось забыть. Но зато она шла домой, живая и здоровая на своих ногах, цокая низкими каблучками.
В универсаме подле Морсада продавались изумительные бисквитные пирожные, с желейными фруктами и сливочным кремом. Обыкновенно доктор Тарга избегала сластей, но сегодня она не только купила лакомство, но и съела его прямо на улице, смахивая крошки с лацканов пальто. Подобного хулиганства она не позволяла себе и в студенчестве, но сейчас даже не пробовала себя удерживать. У пирожного был вкус жизни.
Возле четвертой школы околачивалась группа подростков - шумные, громкие, ярко одетые. Белокурый, красивый как ангел невысокий мальчишка обнимал за плечи невзрачную длиннокосую девочку. Смуглый носатый парень рассказывал какую-то занимательную историю, бурно жестикулируя. Пацанка в драных джинсах и куцей курточке играла с забавным рыжим псом. Рослый крепыш...
- Костя Ласточкин! Здравствуй, милый мой, рада видеть! Как самочувствие?
- Все в порядке, Снежан-Мартовна! - кажется мальчик стеснялся встречи. - Я здоров, и мама тоже. Нам с ребятами повезло. А вы как?
- Я работала с остальными врачами в больнице - тяжело, но мы справились. Слава богу, диверсия не удалась... - доктор Тарга поймала странный взгляд мальчика и остановила сама себя. Ишь разболталась на старости лет, оставь ребенка в покое. - Неважно, главное, эпидемия позади. Береги себя, Костя!
- Хорошо, Снежан-Мартовна! До свидания.
Доктору Тарге захотелось погладить упрямую вихрастую голову, но она не протянула руку - парень уже большой, засмеют. Пусть играет.
До остановки оставалось уже немного, отвыкшие от каблуков ноги побаливали. Но доктор Тарга радовалась и этой боли. Она шла, смакуя холодный воздух, любуясь знакомыми очертаниями домов, приветливо кивая знакомым и незнакомым. Приближался декабрь, со дня на день на базаре появятся елки и ряды аляповатых китайских игрушек. Скоро настанет пора шуб и варежек, мягкого снега и ледяных искрящихся веточек, детских горок и веселой возни в снегу. Дозреют тыквы и зимние яблоки, коров закроют в хлевах и козий сыр станет редкостью, старый пастух до весны не выйдет с немудрящим товаром в молочный ряд... Город жив и намерен жить дальше.
Карантин кончился.
Она вернулась домой.