Князь Сергей задумчиво проговорил Мод, сидевшей вместe с ним за одним из дальних столиков:
– Нечто фантастическое… В прошлом году в Сингапуре какой-то миссионер выбежал на сцену варьете и начал танцевать вместе с балетом… Отвратительное было зрелище…
Мод не ответила.
Тяжелое впечатление, которое неожиданное событие произвело на общество, понемногу рассеивалось.
– Совершенно неуместный поступок, – сказал советник Маркхейт миссис Вилльерс, вместе с которой он ужинал, предварительно точно установив, что у нее нет никаких признаков бубонной чумы. – Если бы он не был миссионером, его бы стоило привлечь к ответственности за распространение паники на территории, охваченной карантином…
– Кто это был? – взволнованно спросила вдова-сицилианка у господина Вангольда, с которым она успела случайно познакомиться. Коммерсант был до того расстроен отсутствием жены, что, находясь в столь убитом состоянии духа, за ужином по рассеянности сел вместо своего за столик синьоры Релли, а красавица-вдова предложила ему остаться за ее столиком и после того, как недоразумение выяснилось. После ужина они вместе пошли в бар, чтобы немного освежиться.
– Какой-то миссионер, – ответил Вангольд, – больше я о нем ничего не знаю.
– Петер! – подозвала вдова официанта.
– Слушаю, синьора.
– Кто этот миссионер?
– Не знаю, синьора. Сегодня у нас очень много новых гостей, – ответил официант и поспешил к другим столикам, откуда его уже нетерпеливо подзывали. Разбираться со всякими миссионерами – дело управляющего.
– Вас так интересуют миссионеры?
– Да. Девушкой я была влюблена в одного проповедника. Надежды на то, чтобы добиться согласия моих родителей, у нас, к сожалению, не было, и он уехал миссионером к каким-го дикарям. Мой покойный муж был добрым, умным человеком, он любил меня, но я никогда не могла забыть Крессона. Став вдовой, я стараюсь почаще бывать в местах, где можно встретить миссионеров, где… все напоминает мне о нем…
– Вы надеетесь когда-нибудь встретить его вновь? – спросил Вангольд.
– Его нет в живых. Он принес себя в жертву призванию, и я за свой счет поставила ему памятник на его родной земле.
– Его прах доставили на родину? – растроганно спросил Вангольд.
– Нет, – холодно ответила вдова и после короткой паузы добавила: – Дикари съели его…
У их столика остановился Линднер, оперный певец.
– Не нравятся мне такие миссионеры, – сказал он, и на его усталом жирном лице появилось выражение обиженного ребенка. – Теперь опять придется принимать снотворное, а я уже совсем хорошо себя чувствовал.
– Никаких снотворных! – воскликнула вдова. – Присаживайтесь к нам! Петер! Бутылку чинцано… синьор Линднер… господин Вангольд…
– Рад познакомиться, – проговорил коммерсант, приподымаясь, чтобы пожать руку Линднеру. – Когда-то я был поклонником вашего голоса. Еще в молодости, конечно. Вы чудесно пели Лоэнгрина, да и фигура у вас была великолепная! Эх, где те старые, добрые времена…
Вангольд вздохнул и, кажется, так и не понял, почему Линднер присел за столик с таким ледяным выражением на лице.
– А теперь выпьем все до дна! – воскликнула синьора Релли, поднимая бокал с рубиново-красным вермутом. Все выпили, даже Линднер, которому пить вовсе не хотелось. Вдова поднялась и, проговорив: – Прошу извинить меня, – вышла из зала.
– Исключительно симпатичная женщина, – заметил Вангольд и вновь наполнил бокалы. Чувствовал он себя просто замечательно. Сказывалась и непривычная для него обильная выпивка и… и… изумительно приятное общество синьоры Релли… – А пели вы когда-то просто феноменально, – обратился он к Линднеру, желая доставить удовольствие знаменитому артисту. – Ужасно жаль, что у вас пропал голос. Это уже насовсем? Я знавал одного церковного певчего, у которого горло через некоторое время прочистилось. Может быть, и у вас будет так же.
– Исключено, – ответил смертельно бледный Линднер. – Любые нервные переживания вредят голосу, а меня до смерти раздражает всякая глупая болтовня…
– Серьезно? Вот и я выхожу из себя, когда начинаю говорить со своим кладовщиком. Я ему говорю: «Господин Штук, принесите то-то и то-то», а он…
– Синьора Релли что-то долго не возвращается, – нетерпеливо проговорил певец.
– Верно. По-моему, она решила разыскать миссионера, только что обругавшего нас.
…Господин Вангольд был прав. Выйдя в холл, синьора Релли огляделась и увидела миссионера, сидевшего за маленьким столиком и что-то втолковывавшего официанту.
– Прошу извинить меня, но я поужинаю здесь. Я не могу и не хочу снова возвращаться в этот Содом, – говорил Феликс, бросая уничтожительный взгляд в сторону бара.
– Я с удовольствием подам и сюда, но могу предложить только кусок вареной рыбы. Повариха приготовила ее для себя, потому что лечится от ожирения.
– Что? В таком первоклассном отеле?!
– К сожалению, среди наших гостей редко бывают миссионеры. Наши жильцы – грешники, которым и в голову не приходит, что по пятницам надо соблюдать пост, так что у господина миссионера наши блюда могут вызвать только отвращение: ростбиф, цыплята-табака и все такое прочее.
У господина миссионера потекли слюнки при одном упоминании о ростбифе и цыплятах (табака!), но он угрюмо произнес:
– Что ж, принесите рыбу и воды, чтобы ее запить… Он продолжал мрачно сидеть за столиком, готовый рвать на себе волосы от досады.
– Прошу прощения, господин миссионер… Я – вдова Релли…
Перед ним стояла высокая, со стройной фигурой женщина. На грубовато очерченном, но приятном лице огнем горели глаза.
– Я не могу отделаться от впечатления, вызванного вашими словами. То, что вы только что сделали, было так жутко и так прекрасно…
– Наш долг – бороться с грехом… – он нетерпеливо огляделся, высматривая официанта. Черт с ним, пусть блюдо будет постным, лишь бы побыстрее!
– Мне нужен человек, с которым я могла бы поговорить откровенно. Если у вас найдется для меня полчаса, прошу вас: выслушайте меня и…
– Сейчас я собираюсь поужинать, – заметил он, увидев приближающегося официанта с рыбой.
– Мне так это необходимо! Мне нужен суровый, с горящими глазами проповедник, которому я могла бы раскрыть тайны сердца…
К сожалению, при этих словах она взмахнула рукой и выбила поднос у не ожидавшего подобной резвости официанта. Кусок рыбы, разбрызгивая соус, шлепнулся на ковер.
– О Мадонна! – в отчаянии воскликнула синьора Релли. – До чего я неловка… Прошу вас, разрешите пригласить вас к себе на чашку чая, чтобы хоть как-то возместить испорченный ужин… Не отказывайтесь, иначе вы меня обидите… Я живу в двадцатом номере, это совсем рядом…
– Хорошо… но мне сегодня можно есть только постное, – ответил он, сдаваясь, и посмотрел на лежащий на полу кусок рыбы так, словно это было тело только что скончавшегося, горячо любимого родственника.
Коротко кивнув официанту, миссионер с совершенно пустым желудком направился к лестнице.
В следующее мгновенье он, круто повернувшись, исчез в темном помещении ресторана.
По лестнице навстречу ему спускался инспектор Элдер.
Глава 14
Элдер видел его только одно мгновенье и немедленно поспешил к швейцару.
– Вам знаком этот миссионер?
– Да, конечно. Но сегодня прибыло столько народу, что, если господин инспектор хочет что-то о нем узнать, мне надо будет поглядеть…
– Выясните его имя и все прочие данные.
Из бара вышел официант и поспешно подошел к синьоре Релли.
– Не могли бы вы вернуться в бар, синьора. Два господина за вашим столиком ругают друг друга во весь голос.
– О Санта Мадонна! – воскликнула вдова и поспешила за официантом.
– Отец Пауло Соргетте, миссионер, – прочел швейцар. – Прибыл на автобусе вместе с экскурсией с Явы, номер в «Гранд-отеле» оплачен банковским переводом. Задержался здесь из-за известных вам событий.