Ё р ш. Да-а-а, японский магнитофон. Вот так и живем: кругом говно, а символ этого — на площади выставили. А ты спрашиваешь: как? А вот так. Йогурт без даты.
Публика нарядная, одеваются по журналам да и живут превосходно. В голове пустота, дурного там не держат — проще так. А что дети? Такие же.
К а р а с ь. А что дети? Может образумятся ещё. В возраст-то войдут.
Ё р ш. Там хуже, товарищ, хуже гораздо — там отцы: напыщенность несуразная; полная брезгливость к тем, кто ниже; надменая безмозглая гордость, новомодные поклоны, ужимки французакафтанника.
К а р а с ь. Это ты смешно сказал. Что? совсем так и никого? С душой и сердцем.
Ё р ш. Никого. Совсем. Там всё к одному знаменателю приводится. Всех одной сажей мажут. Ты и не заметишь, как прислонишься и испачкаешься.
Например, представь: нарядить попа во фрак, обрить бороду и толкнуть на ассамблее меж дам нынешних, развращенных, пресытившихся, с их женским мелким умом. А они его!! вертеть. Оп-па!
То-то будет хорошо, то-то славно будет посмотреть. Как он, кей-поп будет петь и плясать непотребно, бедрами виляя. А ведь так оно и есть, истинно так! И будет этот поп вертеться и глазами лупать. Часы нацепит с брильянтами, панталоны узкие... Позорище. Стыдобища.
К а р а с ь. Царство абсурда. Не хотим и знать.
Ё р ш. И такое бывает.
К а р а с ь. Бывает, что и вошь кашляет. Что с того?
Ё р ш. (поет на мотив песни Газманова "Москва, звонят колокола".).
Устье! Звонят колокола!
Карась встает, поют вместе, торжественно, маршируют.
Устье! Крутые берега!
Устье! Врагов всех победим!
Своей воды ни капли не отдадим!!
Устье! Чистая река!
Устье, красная икра!
Устье! Могилы и венки!
Устье, кругом поганые враги!
К а р а с ь. За родину. Когда умолкнут все песни, которых я не знаю....
чокаются, выпивают
Ё р ш. И во всём этом — надо такому случиться, вот же незадача! — прекрасное украшение, которого так мало достойна эта окружающая пошлость.
И чем более в украшение это вглядываешься, тем она более открывается и, наконец, превращается в величавый и обширный Океан, в который чем более вглядываешься, тем он кажется необъятнее.
К а р а с ь. "Вглядываешься". Да ты поэт, братец! А ведь всё прекрасное и радостное — мгновенно. Ты чё?
Ё р ш. Вот-вот. В точку. Да, чё. Увидел предмет чувственности и порабощения, увидел, попал под дурман и ошалел. Мгновенно. Потерял голову совсем. Сам от себя не ожидал полоумия такого.
К а р а с ь. Кого увидел?
Ё р ш. Селедку.
К а р а с ь. Чем она славна?
Ё р ш. Да ничем. Любишь-то просто так, ни за что. Бред мечты. Актёрка. А для чего живет актёрка? Исключительно для наслаждения.
К а р а с ь. Знакомый типаж. "Слишком была красива, и походила на Луну".
Ё р ш. Ну и волхование попутно, выход в астрал, магнетизм, коучинг — я не знаю что это и такое, слово только это слышал новомодное. И популярна во всех салонах, на всех раутах. Умы-то в Устье настроены к чрезвычайному. Выход в свет для девиц. Журнал "Татлер".
Только голыми, едрена мать, там и не снимаются, а уж мордочку выстроить, попу выпятить...
Изобилие, всякие прихоти, богема пустая, интриги, происки, инсинуации, что только не придумывают, изжиги.
К а р а с ь. Короче, из кожи вон. Опера и оперетта. Порнографическое бесстыдство. Чешую, слышал, снимают, чтоб с извращением плотскими утехами заниматься.
Ё р ш. Раки с ними. Давай выпьем.
К а р а с ь. (бьет в рынду, кричит.) Палашка! Подай нам шипучки.
Входит Плотивица с подносом, на нем бутылка темного стекла.
К а р а с ь. Поехали, влюбленный Распутин. (наливает.).
Ё р ш. Не смейся, мой друг. Так противно, так.... Ведь она снялась в этом поганом журнале для эскортниц...
К а р а с ь. И не друг, а так вот так. Даже не обозначил в подробностях.
Смеюсь. Развлечения в картинках. Было бы из-за чего драться. И на тебя не похоже. Кризис среднего возраста? Затянулся что-то. Кризис-то.
Давай. А вотр сантэ*
Выпивают
К а р а с ь. Если сразу не разберешь...
Ё р ш. Заткнись! А она... В блеске и перламутровом свечении. Решительное первенство на свете. Бриллиант. Чудное сияние. Впечатление просто магическое! Живая, среди всего этого мракобесия.