О к у н ь. В Вологде где-где. В Вологде-где. Труселя-то лень постирать. Постирал бы с хозяйственным мылом на ночь, повесил на спинку стула сушиться и всё! Живой.
К а р а с ь. Да там проще всё. Самогонки упился, а свои же ему таракана в стакан и подкинули, ради прикола. Вот и поплохело. Бабло-то надо в ютьбе поднимать, а тут вон — радость-то какая, — при смерти предводитель дворянства наш.
Нужны кому-то его трусы. Не смешите, и не смешными будете.
О к у н ь. Таракан или трусы, всё одно, пьянице. А вот же, повадился болтать где ни попадя, на каждом углу. Сказала же ему умная докторица; он ей про ее дворцы и замки, а она умело его, ох, умело на место поставила: "А вы, Алеша, какать не умеете".
Да и подельники его быстро во внешние воды и сдрыснули, как прикормкой запахло, печенками. Пены даже после себя не оставили.
К а р а с ь. Внешние воды гниют, но как пахнут!
О к у н ь. Они все там во внешних водах... Только и мечтают наши пресноводные себе прибрать. А нас, в рабы (с акцентом Сталина.) Ничего. И этих найдем. Ничего-ничего, ледорубов на всех этих альпинистов достаточно заготовлено. Иосиф Виссарионыч не до конца дело довёл, про вас, жидов пархатых.
К а р а с ь. Англичанка гадит.
О к у н ь. Суд тебе!? Суд!?! Блять! Не доживешь, падло!! Сгноим, жидяра, в помоях.
К а р а с ь. (Ершу). Тьфу на тебя! Сволочь. Ты уже и не рыба, из реестра тебя вычеркнули. Даже буквы такой нет "Ё".
Ты теперь: ник-то!! Да еще и слово-то какое выдумал: "суд". Ты еще скажи: "независимый". Ты еще скажи: "справедливый". Ты еще скажи: "судей надо выбирать, как допрежь". Они насудят, выборные-то.
О к у н ь. На БАМе работать будет некому. На Северном железнодорожном пути. Много недостроено там. А бараки уже есть. Ремонтируют. Для вас, говно кошачье. Дать ему что ли по пустой башке?
Ё р ш. Ребята, я же свой. Не стерлядь какая-то буржуазная, не рыба-простипома. Ну вы чего? Какая жидяра? Свой же я. Социально-близкий. Интернетом пользоваться не умею. Да и нет у меня его. Только телевизор. Первый канал и Наши воды 1. Люблю смотреть эту бабу красивую, хабалку, про шестьдесят минут.
К а р а с ь. Что-о-о-о?! Ты что? Совсем?
Ё р ш. Придумали себе такой ублюдочный ход — заводить публику собственным хамством. Мерзость же.
К а р а с ь. Ты что? Офонарел?
Ё р ш. И Вечернего мудозвона люблю смотреть.
О к у н ь. Что ты сказал? Что?!
Ё р ш. Это я юмористически.
К а р а с ь. А мы по-серьезному. Нам смеяться некогда.
На стене звонит телефон, Карась берет трубку и перед кем-то отчитывается.
О к у н ь. (наклоняется к Ершу, шепотом. Звук через динамики.). Вытащат тебя, не бзди, ментура.
К а р а с ь. (Окуню). Выйди.
О к у н ь. (выходит, уже у кулис оборачивается и говорит в зал.)
Совести у вас, ну вот, на медный пятак нету, уроды. Жалко мне вас. Ой, как жалко!
уходит
К а р а с ь. (кричит.) Кнут об тебе давно кричит горькими слезами. Когда за ум возьмешься, гадина? Где шесть миллиардов икринок?
Ё р ш. Не знаю я!!
К а р а с ь. Время тянете, да-с? "Улита едет, да когда-то она будет"...
Не-е-е-т. Ноне быстро ездят. Запрягают еще быстрее. Выездные тройки за пять минут всё решают. Фронтовое время нонче.
Неча пузыри безмятежно пускать. Бегом-кругом-отставить.
Рассусоливать, мой яхонтовый, не дают. Совсем даже.
Чики-чики, пожалте бриться. Под Котовского.
Молчим. Молчанье у нас что? правильно — золото. Так? Да только самоварное.
А мы сейчас вот какую материю заведем: много ли вам Ёрш Ершович обещали за всю эту механику?
Ё р ш. Я. Ничего. Не. Знаю. Говорил же.
К а р а с ь. Ай, да и песня! Напел мне Рабинович этого Шаляпина. Значит ты идейный, да? Так-так... Грешный да неверующий. Ты мне мозги не канифоль. Ты лучше признайся. А я тебе за это монастырь выхлопочу. От соблазнов спасешься. Будешь в покаянии, умилении, кротким послушником. Старцев почитать, игумену подчиняться.
Ах, петь на клиросе, стоять у мощей, какая радость, какой покой! Пострижешься в иеромонахи.
Будешь проскомидии совершать. Великое ж утешение, великое. Подъем духовный, радость внутреннего совершенства. Достигнешь всех добродетелей.