— Э, — сказалъ я, вырывая бумажку. — Этого въ буфетѣ нѣтъ. Выберите что-нибудь другое…
Онъ заскрежеталъ зубами и сказалъ:
— Вамъ же потомъ хуже будетъ.
Его повели.
Какой-то вѣсовщикъ пробѣгалъ мимо и, увидѣвъ нашу процессію, съ любопытствомъ пріостановился.
Подлюкинъ подмигнулъ ему и крикнулъ скороговоркой:
- Я арестованъ! Тысячу рублей, если сообщите объ этомъ Мар…рр…
Мы заткнули ему ротъ.
- Кому онъ говорить сообщить? — съ истерическимъ любопытствомъ впился въ насъ вѣсовщикъ. — Какой это Map…?
— Не какой, a какая, — твердо сказалъ я. — Map — это Маргарита, шведка тутъ одна, съ которой онъ путался.
До арестантскаго вагона вели его съ закрытымъ ртомъ. Онъ краснорѣчиво мигалъ глазами встрѣчавшейся публикѣ, дергалъ ногой, но все это было не особенно вразумительно.
Посадили.
- Ф-фу! Наконецъ-то можно отдохнуть.
- Чортъ знаетъ, какой тряпкой вы мнѣ затыкали ротъ. Навѣрное, ротъ полонъ грязи, — проворчалъ Подлюкинъ. — Пойду въ уборную, выполоскаю ротъ.
— Только имѣйте въ виду, что мы будемъ сторожить y дверей.
— Сколько угодно!
Онъ криво усмѣхнулся и побрелъ въ уборную.
Мы стали на стражѣ y дверей. Сначала былъ слышенъ только обычный грохотъ колесъ — потомъ рѣзкій звонъ разбитаго стекла.
- Выскочилъ! — кричалъ одинъ.
- Ничего подобнаго! Онъ просто выбросилъ изъ разбитаго окна какую-то бумажку, a пастухъ, сидѣвшій на насыпи, схватилъ ее и убѣжалъ.
- Сорвалось!
- Я говорилъ, что глазъ нельзя было спускать…
— Можетъ, бумажка не дойдетъ.
- Какъ-же, надѣйтесь. Нѣтъ, теперь ужъ не стоить и сторожить… Эй, господинъ Подлюкинъ… На ближайшей станціи можете и выходить. Ваша взяла.
- Ага… То-то и оно.
И въ порывѣ великодушія добавилъ сіяющій Подлюкинъ:
— Я васъ прощаю.
* * *P. S. Я нахожу этотъ фельетонъ совершенно цензурнымъ. Если цензура его пропустить, то я надѣюсь, Мартынъ Потапычъ не подниметъ крика по этому поводу…
Если же цензура не пропуститъ фельетона, найдя въ немъ разглашеніе не подлежащихъ оглашенію тайнъ, я промолчу. Во всякомъ случаѣ жаловаться къ Мартынъ Потапычу не побѣгу…
МЫШЕЛОВКИ (О русскихъ курортахъ и тому подобной гадости)
Поѣздъ подходить къ курортной станціи…
Нѣсколько лѣнивыхъ туземцевъ, снабженныхъ грязными щупальцами для переноски тяжестей и называемыхъ поэтому носильщиками, врываются съ алчнымъ видомъ въ вагоны и приступаютъ къ раскопкамъ съ цѣлью извлеченія изъ-подъ чемодановъ и узловъ драгоцѣннаго человѣческаго матеріала.
Извлеченное изъ-подъ обломковъ и вытащенное на перронъ человѣческое тѣло сразу становится "курортнымъ больнымъ".
Существо это — жалкое, забитое, отъ всѣхъ униженное и оплеванное…
* * *- Вамъ что — номеръ?
— Да, мнѣ бы номерокъ… недорогой.
— На билліардѣ y насъ одно мѣсто еще есть. Въ ванной можно устроить.
— Ну, нѣтъ… Спасибо. Извозчикъ, поѣзжай въ другую гостиницу!
- Н-но, ты, каракатица! Ползи, что ли.
Ползутъ…
- Мнѣ бы номерокъ. Недорогой.
— Пожалуйте: на билліардѣ есть, потомъ, ежели ванную уважаете, или на галлерейкѣ тоже можемъ.
- Извозчикъ, вези дальше. Что жъ ты, братецъ, увѣрялъ меня, что тутъ есть номера… Врать ты, я вижу, мастеръ.
- Никакъ нѣтъ, не вру я. Номера тутъ есть.
- Такъ вотъ — они же говорятъ, что нѣтъ.
- Не знаю, a только номера есть.
- Послушайте: вотъ извозчикъ говоритъ, что номера y васъ есть.
- Номера? Номера y насъ есть.
- Какъ же вы говорите, что нѣтъ.
— Мы не говоримъ, что нѣтъ. A только, можетъ быть, вы на билліардѣ предпочитаете или въ ванной.
— За сумасшедшаго вы меня считаете, что ли?
- Не знаю, a только больной такъ уже привыкъ къ безнумеровью, что прямо, какъ пріѣдетъ — сейчасъ же на билліардъ лѣзетъ. Даже и въ газетахъ пишутъ: курортъ переполненъ, больные спятъ на билліардахъ и въ ваннахъ…
- Значить, номера есть?
- Пожалуйте. Вотъ номерокъ въ четырнадцать рубликовъ.
— Да мнѣ помѣсячно не надо.
- Это, виноватъ, поденно. Помѣсячно триста.
- Крестъ-то на васъ есть?
- На насъ-то? Давно поставили. Мы — курортъ, съ насъ что взять. Такъ какъ же номерокъ, желаете?
- Давай, чтобъ онъ провалился, вашъ курортъ!
— Никакъ нѣтъ, грунтъ y насъ крѣпкій. Васька, тащи чемоданы!
* * *— Хозяинъ! Тутъ y васъ изъ окна дуетъ.
— A чего жъ вамъ. Свѣжій воздухъ идетъ, чего лучше.
- И замокъ въ дверяхъ не запирается.
- Испорченъ, потому и не запирается. Будь бы не испорченъ, такъ запирался бы.
— Однако, не могу же я жить въ незапертой комнатѣ.