Если говорить совершенно честно, был шанс, что она ничего не знала, пока не стало слишком поздно.
Это было чёртово чудо, что я не родился с эмбриональным алкогольным синдромом. Хотя, если честно, можно было поспорить о том, какой после этого остался урон. Конкретно в плане моих социальных навыков — или отсутствия таковых — моего самоконтроля и какой-то сильной склонность в сторону навязчивого поведения.
Но, чтобы быть справедливым к женщине, которая не заслуживала вообще никакой справедливости, всё это могло быть последствием насилия в моей жизни, а не количества выпивки, которую она употребляла во время беременности.
Мой отец, ну, он был как и любой другой придурок, которого я уничтожил, став взрослым. Это значило, что он в основном, помимо всего прочего, был невероятным чёртовым актёром. Вся его жизнь была ложью. Каждая его улыбка, каждое слово подбадривания, каждый хлопок по спине — всё это было маской, которую он носил, чтобы никто никогда не заглядывал глубже и не видел зла, скрытого прямо у поверхности.
К счастью, я мало что от него видел, когда смотрелся в зеркало. Если бы видел, что ж, скорее всего я бы давно воспользовался лезвием.
Я был похож на мать — высокий и худой, одни руки, ноги и торс. У меня были её тёмные волосы, её тёмные глаза, её скулы. Но челюсть, кто ж знал, откуда взялась. От какого-нибудь деда пять поколений назад или ещё что.
Но да, я лучше буду выглядеть как моя мать, испорченная, трусливая, эгоистичная сука, чем как отец — извращённый, гадкий, аморальный растлитель детей.
Я никак не мог описать, каково было в ту первую ночь, когда я пришёл домой из младшей лиги, сияя, потому что впервые выбил другого ребёнка, и моё лицо всё ещё было липким от мороженого, которое мы съели по пути домой.
Может быть, это был высший момент моей юности.
А за ним последовал низший.
Потому что мой отец не вписывался в «образец».
Обострение моего отца не было медленным.
Это не началось с непристойного разговора, не перешло в касания, затем в мастурбацию, оральный секс, а затем полноценный акт с проникновением.
Позже в жизни, во время краткой практики посещения терапевта, который для разнообразия не казался полным и крайним шарлатаном, я узнал, что, скорее всего, я не был его первой жертвой. Потому что практически все преступники действуют по возрастающей. Им приходится тестировать границы, убеждаясь, что их не поймают.
В какой-то момент от его рук пострадали другие маленькие мальчики.
И учитывая, что на момент моего рождения ему было сорок, оставалось несколько десятилетий и неизвестное количество страданий, прежде чем он наконец заполучил меня.
Маленького беззащитного меня.
Прямо под своей собственной крышей.
Удобную секс-игрушку, которую можно было заполучить в любое время, когда будет настроение.
А оно бывало часто.
Практически каждую ночь.
Начиная с той первой ночи, когда меня уткнули лицом в подушку, чтобы никто не слышал моих криков.
А я кричал.
Кричал, в этом и дело.
Я кричал так сильно, что ещё неделю казалось, что у меня стрептококк, что я прикусил язык так сильно, что он залился кровью, и говорить и есть несколько дней было невозможно.
Я кричал.
И плакал.
И молился, чтобы бог прекратил это.
Но он не слышал.
Я думал упомянуть об этом в воскресенье в церкви, ёрзая на скамье, потому что не важно, как я пытался сесть, было так больно, что слёзы щипали глаза. Я слушал слова о грехе и наказании, мой грустный, запутанный, преданный маленький разум пытался найти в этом смысл, пытался понять, что я сделал, чтобы заслужить такое наказание.
После этого я старался.
Быть хорошим мальчиком.
Зарабатывать высокие оценки.
Никогда не драться с другими мальчиками.
Выполнять свои обязанности без напоминаний.
Помалкивать.
Никогда не попадаться никому на пути.
Это ничем не помогло.
Видимо, мои грехи продолжались.
Как и мои наказания за них.
Вашим следующим вопросом может стать, как он заставлял меня молчать. В конце концов, в те времена, как ребёнок мог не знать, что отцу нельзя так к нему прикасаться?
Ответ был одновременно простым и сложным.
Для начала, давайте начнём со старого доброго: он был моим отцом.