Но я знал, что там есть хижины.
Если быть достаточно сильным, чтобы добраться туда, охотники обустраивали хижины. Выживающие тоже. И, хоть вы определённо не захотите связываться с ними, наркоторговцы, которые любили выращивать травку в горах, где ничего не видно, тоже обустраивали хижины.
К тому времени, как я нашёл одну из таких хижин, практически месяц спустя, я исхудал от голода, став тоще обычного, что уже о чём-то говорило. Остались только кожа и кости.
Я мог убивать.
У меня хорошо получалось убивать.
А вот выслеживать и ставить ловушки получалось отстойно.
И в добыче протеина вроде как были более важные части.
По большей части я выживал за счёт дикой черники, клубники, корней индийских огурцов и, как бы отвратительно ни было это признавать, жуков и маленьких ящериц.
Я слабел.
И я умер бы, если бы не нашёл убежище и немного припасов чего-то протеиносодержащего, чтобы заправиться и снова быть в силах охотиться или рыбачить.
Так что, когда я наткнулся на хижину, мне было плевать, какая она была.
Я даже не заметил поле сзади.
Я видел только маленькую лачугу, которая предоставляла место для отдыха не на твёрдой земле и не обнажала меня перед стихиями и хищниками.
Внутри я нашёл кровать и консервированную фасоль.
Технически, это было воровство.
Но отец научил меня, что правила выживания допускают такие вещи.
Я ел фасоль прямо из банки, оставив бесполезную для меня наличку на месте упомянутой банки, в качестве благодарности хозяевам за их гостеприимство.
И лёг спать.
Проснувшись, я увидел перед лицом пистолет.
— Полегче, Джи, — сказал мужчина, стоящий за мужчиной с пистолетом, глядя на меня. — Он всего лишь ребёнок.
— Прекрати это чушь про ребёнка, — сказал Джи, качая головой. — В его возрасте я был главным на улице.
Больше мне ничего знать не нужно было.
Наркоторговцы.
Скорее всего, они выращивали травку.
Ну конечно.
Я отпустил из рук мачете, чтобы поднять руки вверх, с открытыми ладонями.
— Мне просто нужна была еда, — признался я, махая в сторону их припасов. — Я даже оставил на её месте деньги.
Возникла секунда тишины между двумя громилами, лет за двадцать, неопределённой национальности, но по большей части белыми. Тот, который не Джи, повернулся ко мне.
— Ты тут заблудился?
— Я… сбежал, — ответил я.
— Без шуток, — внезапно произнёс Джи, указывая на меня своим пистолетом. — Ты его не узнал? Приятель, этот малой во всех новостях. Там говорят, тебя похитили.
Что ж, это было мне на пользу, не так ли?
Никто не подозревал меня в убийстве?
Было такое чувство, будто груз с плеч подняли.
— Подожди, — произнёс Джи, наклоняя голову на бок, его взгляд стал чуть мудрее, чем можно было ожидать от типичного отморозка. — Если тебя не похищали… и ты сбежал… — он затих, улыбка стала слегка озорной. — Это ты сделал, да? Ты зарезал тех парней? Своего отца и его друга? Чёрт побери, это хладнокровно, малой, — Джи явно нравилась эта информация. — И что теперь, убийца папочки? Ты просто будешь слоняться в этих горах всю свою жизнь? Станешь каким-то сумасшедшим лесником?
Я медленно поднялся на кровати, разминая шею.
— Я не загадывал так далеко.
— Без дерьма. Ты практически наполовину мёртвый, а сезон ещё не разыгрался.
С первой встречи было понятно, что Джи парень без границ. Он вырос на улицах Балтимора, уворачиваясь от пуль и всаживая их в других. Он не был склонен к пощаде, даже для четырнадцатилетнего ребёнка. Но он был за взаимное уважение. И каким бы грубым он ни казался, он был бизнесменом до мозга костей.
Его приятель, Микки, вышел из того же района, но обладал приличным воспитанием, испытывал в жизни какую-то любовь, которая сделала его чуть мягче к нарушителю в его хижине.
— Так ты понимаешь, что только что показал нам свои способности, верно? — спросил Джи.
— Мои способности? — переспросил я, чувствуя, как выпрямляется спина.
— Папочкин убийца, — повторил он. — В смысле, что? Он слишком часто драл тебе зад?
Я пытался не реагировать. Не хотел, чтобы кто-то знал. Потому что хоть я только слегка уловил тот факт, что его действия по отношению ко мне были совершенно неправильными, я всё равно чувствовал некий стыд из-за всего этого.