Последовала пауза, он будто потерялся в собственных мыслях. Я тоже не могла найти свой голос, пытаясь закрыть оголённый провод, известный как желание, текущее по моему организму.
Затем он кивнул мне, пожал плечами и объявил:
— Что ж, это было милое наказание. Я пойду.
Из всех вещей, которые он мог сказать, да, может быть, это я ожидала меньше всего.
— Что? — спросила я, хриплым тоном.
— Мне нужно пробить одного гадкого ублюдка. Со мной связались насчёт него прямо перед тем, как ты меня похитила. Нужно закончить эту работу. Спасибо за гостеприимство, — добавил он, направляясь к лестнице, затем останавливаясь у нижней ступеньки. — О, и если ты хочешь узнать, кто пытается тебя убить, найди меня.
С этими словами, даже не оглянувшись, он пошёл вверх по лестнице.
Прежде чем я успела хотя бы дойти до ступенек, раздался хлопок входной двери.
Он ушёл.
И мне не выдался шанс сказать ему, что этот «гадкий ублюдок», которого он ищет, на самом деле я. Видите ли, я не выследила его сама. Но я выследила того, у кого слабовата блокировка телефона и кто связан с Люком. Я клонировала его телефон и получила всю необходимую информацию, чтобы отправить ему сообщение, затем создала роботизированный телефонный голос, чтобы рассказать о выдуманном серийном убийце, который выслеживает девушек.
Но не это заставило моё сердце подскочить к горлу.
О, нет.
Какого чёрта он имел в виду, сказав, что кто-то пытается меня убить?
Глава 6
Люк
Ну что ж.
Это был неожиданный поворот событий.
Я думал, кто-то будет отрезать маленькие кусочки моей плоти и скармливать собакам, а отделался цветочным ядом.
Слава богу, больше никто не знал об этом дерьме; я бы никогда этого не пережил.
Цветочный яд.
Господи.
Если говорить совершенно честно, я никогда не думал, что она поверит в правду. Большинство людей не верят. Не важно, сколько доказательств смотрело им в лицо, они просто закрывались и верили в то, во что хотели.
Это объясняло политику нашей страны.
Но, нет, Эвангелина Круз была не настолько зациклена на своём мнении, чтобы не видеть сквозь него. Сейчас это было настолько редкое качество, что я действительно даже не считал это возможным.
Она спустилась по той лестнице разбитой. Больше не было другого способа это описать. Она выглядела совершенно сломленной. Её лицо было залито слезами; её глаза были красными; она выглядела бледной.
Я был так чертовски измучен всем этим дерьмом, всем этим злом. Поиски насильника, совратителя детей, серийного убийцы — это был просто моя ежедневная норма. Мне приходилось просматривать самые дерьмовые сайты в тёмной сети. Мне приходилось видеть, как издеваются над женщинами, как насилуют детей, как люди бесполезно умоляют сохранить им жизнь. Я был так равнодушен ко всему этому, что забыл, каково чувствовать шок, если вообще когда-либо способен был его чувствовать.
Но было очевидно, что одно изображение, которое она нашла, которое я тоже нашёл какое-то время назад, которое для меня было практически детским по сравнению со всеми другими извращениями, что обычно меня окружали, полностью её разбило.
Я едва ли когда-то обладал роскошью ощущения любви к родителю. Не потому, что у меня не было родителя, которого я должен был любить, а потому, что они никогда не делали ничего, стоящего любви.
Так что я не мог понять её потерю. Я не мог понять, почему она чувствует, что должна разбираться с его грехами, которые лежат у её ног. Я не мог понять её чувство вины за безопасность от насилия, в то время как насильником был её отец. Я не мог представить, почему это кажется предательством.
Но она чувствовала его грехи, чувствовала вину и совершенно точно чувствовала предательство.
Я не обязан был понимать, чтобы быть в силах сочувствовать, чувствовать что-то внутри при виде сломленной женщины. Я не был чёртовым роботом. Моей инстинктивной реакцией было потянуться к ней. Моим желанием было попытаться стереть всё это. Я не знал её. Мне должно было быть всё равно, ведь я редко о ком-то заботился, но тут было иначе. Я переживал. Может, дело было просто в том, что это моя правда разорвала её на части.
Но, по моему мнению, боль правды всегда будет лучше блаженства незнания.
Судя по её реакции, Эван считала так же.
Затем, чёрт меня побери, если она не разгорячилась при воспоминании о моём порно-фанфике. В смысле, не то чтобы я её винил. Это дерьмо было намного сексуальнее, чем я думал. Я наконец понял, почему романы продаются лучше любого другого жанра. Я был твёрд как камень, читая его. И если киски от этого мокли так же, как твердел мой член, женщины могли просто заводиться на тест-драйв для своих мужчин, возвращающихся домой с работы. В этом не было ничего плохого, чёрт побери.
Но когда я увидел выражение её лица, тяжесть в её глазах, румянец на коже, сбившееся дыхание — да, это что-то со мной сделало. Я не часто думал своим членом, и тем более не действовал по его указке. Просто это нельзя было остановить. Может, это был эмоционально заряженный момент, или тот факт, что я считал чертовски сексуальной её способность завалить меня и спланировать моё заключение, или может быть это была простая реакция на её желание.
Что бы там ни было, с этим невозможно было бороться.
Даже если бы я этого хотел.
А так, во мне не было ни единой части, которая хотела бы сдерживаться. У меня складывалось ощущение, что если я дотянусь до неё руками, это будет что-то новое, головокружительное.
Я не ошибался.
Это была всего минута, просто грёбаный поцелуй, но внутри была эта тяга, это странное ощущение, распутывающееся из тугого узла в моей груди и двигающееся вперёд, в попытках связаться с похожей нитью в её груди.
Эта хрень, да, была крайне лажовой.
Именно это в конце концов оттянуло меня назад, когда всё внутри меня умоляло опустить её на тот холодный пол и погрузиться в её сладкую киску, подарить ей об этом дне воспоминание, которое не будет связано с болью, предательством и разбитым сердцем.
Но этого не могло быть.
Я должен был убраться оттуда.
Я взлетел по той лестнице, затем за первую дверь, до которой добрался, которая вывела меня на какой-то боковой двор дома в стиле ранчо шестидесятых, с белой обшивкой и небольшим количеством кирпичной кладки спереди дома, под широким окном. Это был центральный дом в тупике из четырёх домов, и через несколько улиц позади слышался звук поезда.
Если мы всё ещё находились в Нейвсинк Бэнк, я смогу найти дорогу, как только доберусь до железнодорожной станции. Даже если мы не были в Нейвсинк Бэнк, поезд привезёт меня туда, где мне нужно было быть. Я вышел из тупика, готовый поклясться, что увидел её в окне, наблюдающей за мной, пока я быстро натягивал капюшон и исчезал.
Через десять минут я увидел очень знакомую станцию Нейвсинк Бэнк. Сделав глубокий вдох, зная, что моя дорога будет чертовски длинной, и было уже чертовски поздно, я просто пошёл вперёд.
Дома мне нужно было разобраться с некоторым дерьмом.
Во-первых, с больным ублюдком, о котором я говорил раньше.
Во-вторых, мне хотелось доказать, что я прав насчёт неё, насчёт её родословной. Алехандро Круз мог быть её отцом в плане воспитания, но его не было в её венах, в её крови. Ни за что, чёрт возьми. Слишком многое не сходилось.
Когда у меня появится информация, я отправлю её ей.
Отправлю.
Почтой.
Потому что близость с ней явно лишала меня моего охрененного рассудка.