Он помолчал, обдумывая последствия ликвидации старика.
— Значит, Пану конец? — посмотрел на Салыкова в упор. — Товар с «базы» будет продан, деньги поделите вы с Фасманом и Генералом. А я?.. — говорил он жестко, зная: другого случая не представится, уедут — и забудут, как звали. — А я куда?!. Председателем уездной ВЧК?..
Салыков достал из «дипломата» сверток, медленно развернул. В свертке оказался бутерброд. Отломив половину густо намазанного маслом и проложенного копченой бужениной «бородинского», протянул Зарицкому.
— Благодарю. По ночам не ем, — резко отказался тот.
— Как знаешь. А у меня, понимаешь ли, язва, ети ее в качель! Как засосет, надо немедленно чего-нибудь пошамать, не то приходится потом альмагель лакать. Там еще водичка есть? — кивнул на холодильник Салыков.
— Не знаю, что там есть, — не пошевелился Зарицкий. Московский гость вынужден был подойти к холодильнику сам.
— «Двад-ца-тый»… — по слогам прочитал номер на этикетке «Ессентуков». Не очень, конечно, ну да все лучше, чем «Нарзан».
Широким жестом засучив рукав, Зарицкий посмотрел на швейцарские часы.
Не обратив на его жест никакого внимания, Салыков вернулся в кресло, положил ногу на ногу и стал есть.
— Не хочешь, значит, оставаться в родном Краснодольске? — чавкнув, посмотрел на коллегу. — Ну-ну, я тебя понимаю. А чего ты хочешь? В Москву? И что ты там собираешься делать в свои… сколько тебе?.. сорок пять?..
— Послушай, Фарид…
— Да ладно, ладно, — улыбнулся Салыков. — Я пошутил. — Вытерев носовым платком руки, он полез во внутренний карман твидового пиджака и вынул завернутый в целлофан паспорт. — Консорциум о тебе позаботился. Ксива — что надо. В Хайфе тебя ждет однокомнатная квартира с окнами на Средиземное море. Там ты сможешь снять деньги со счета в «Гамбург трэйдинг», а захочешь — устроишься в МОССАД. Стукачом, — он довольно захохотал.
Зарицкий заглянул в паспорт гражданина Израиля, оформленный на его имя. В судьбе намечался слишком крутой поворот, чтобы его можно было оценить сразу.
— Вот как… — протянул он, не в силах оторвать растерянного взгляда от своей фотографии в паспорте. — Значит, без меня меня женили?
— Тебя никто не неволит, Игнат. Если пожелаешь — займешь должность замкоменданта по режиму на «базе-2». Только ведь Воронеж от Краснодольска не очень отличается, да и большую часть суток там тебе придется проводить под землей. Решай. Подвинуть твоего шефа Судьина несложно — завтра убираешь Панича, послезавтра становишься «председателем уездной ВЧК», как ты сказал.
Зарицкий спрятал в карман паспорт, помолчал.
— У него хорошо оплачиваемый телохранитель, — отложив выбор жизненного пути на потом, вернулся к предстоящей операции. — Профи высокого класса: не захочет — не подпустит.
— Сколько?
— Думаю, двадцать пять, не меньше.
— Утром их доставит тебе Баранов наличными, если хочешь чек — могу выписать сейчас.
…В пять утра комендант аэродрома пригласил их в офицерскую столовую на чашечку кофе. «АНы» уже поджидали Салыкова на взлетной полосе.
«Хайфа… — думал Зарицкий, возвращаясь в Краснодольск в „Волге“ с шофером и двумя вооруженными автоматами охранниками. — Хайфа… Окна на Средиземное… Шалишь, ребята! Дадите вы мне до Хайфы долететь, как же! Так я вам и поверил!.. Нет уж, я лучше здесь как-нибудь».
25
Ранним утром пахнуло холодом, разорвало в клочья низкий молочный туман в верховье Серебрянки, потащило вдоль берега, редко поросшего сосной. Солнечный луч отразился от дюралевого борта моторки, испуганно сверкнул таймень под плавнями, протрещал побудку дятел-непоседа, и хариус, как по тревоге, ушел на подскальную глубину.
Влад сбросил скорость, подрулил к старой деревянной пристани. Лена, одетая в яркую красную куртку, в по-деревенски повязанном платке, уже ждала в условленном месте; с нею был Димка, его оранжевый пуховик и защитная панамка виднелись издалека.
— Привет, Дмитрий! — протянул руку Влад. — Не зевай — кто рано встает, тому Бог дает. Прыгай!
Он усадил Димку рядом с собою за руль, помог Лене.
…Город еще спал; в эфире блуждали сонные голоса:
«Забрал женщину и мальчика возле старой пристани», — комментировал происходящее на берегу один.
«Мещаниновых?» — уточнил другой.
«А то кого же, от самого дома вели. Продолжать наблюдение?»
«Проводите их до „четвертого“, дальше шоссейной дороги нет. Сколько у него бензина?»
«Полный бак и канистра с собой. До „восьмого“ и обратно хватит».
…Влад пообещал Паничу, что задержит их настолько, насколько понадобится, но полной уверенности, что старик выпустит его из-под контроля, не было. На том этот «пахан» стоял всю жизнь, соблюдал старинную лагерную заповедь: «Не верь, не бойся, не проси». Послал за ним Губаря в Беларусь, потому что не верил Владу; послал Влада в тайгу — не верил Борису. Теперь Влад больше не верил ему.