Иванов не спорит — старый черт как в воду смотрел. Именно пропили, когда хитрые взводные заставили его проставляться. Ему, перешедшему в элитный Иринис из забубенного Динкорпа, тогда казалось пустяком — чего там, ну пропьем пяток бушлатов, большое дело. Сейчас, зайдя в хозяйственную директорию, он уже так не думал — эти восемь сраных курток затягивали почти на весь октябрьский бонус.
— Че они там, из соболей, что ли… — пробурчал заместитель, подтверждая транзакцию, — ну не стоят они столько, откуда такие цены…
— Может, их племяш Директора поставляет. Та-ак… А ну, обнови… Все. Слышь, Иванов, ты понимаешь, что сейчас, из-за этих сраных пуховиков мы с тобой одни поедем?
— И что? Зачищено же.
— А ниче. Я не про вонючек, а про лопату. Сейчас эти шакалы дохлятину поснимают, а закапывать ее нам с тобой придется. Ты-то ладно, ты кто у нас, капитан? Ну, был, в смысле? А я, товарищ капитан, целый подполковник. А ты меня до лопаты довести хочешь.
— Я сам все сделаю, — мрачно буркнул заместитель.
— Сам-сусам, закопа-а-аю… — передразнил Командир, — всему учить надо, ма-ла-дешшь… Кофр саперский кинь назад. Сделаем воронку, да завалим. И давай шевелись, ехать пора.
— Вы поведете?
— Я обратно, ты туда.
Хамвик взревел и запрыгал по ухабистой заросшей дороге.
8
Ахмет проснулся у прогоревшего за ночь костра. Вчерашние тучи никуда не делись, хотя ветер, застревая в пустых квартирах верхних этажей, выл до самого рассвета. Вышел на балкон, обоссал стену — судя по интенсивности парообразования, не больше десяти, но влажность довольно высока, пробирает до костей. На месте, где, по идее, должен подниматься ярко-алый блин — едва заметное розовое пятнышко.
Интересно, откуда это поганое ощущение, что куда-то опаздываю? — грустно думает Ахмет, разводя костер по-новой. — Куда я могу опоздать.
Найденная в необитаемой «Пятнашке» квартира его устраивает — здесь можно переночевать денька три, квартиру почти не разбомбили; наметанный глаз отмечает следы всего четырех волн мародеров. На антресолях, за рядами пыльных трехлитровых банок валяется коптилка, в которой среди грязной посуды Ахмет находит неплохой кухонный нож; а ремонтируя диван, натыкается под откидной подушкой на отделение для тряпок с кое-какой одежонкой, лежащей с Самого Начала. По шмоткам видно: здесь жили двое, маленький, по плечо Ахмету мужичок и рослая баба. Можно сменить заношеную деревенскую рванину на нереально чистые шмотки, но сначала — костер. Переодеваться при минус десяти как-то неохота.
Так, стулья нам не понадобятся, торжественное заседание еще не скоро. И эти боковины, по-моему, чисто для красоты, диван без них не рассыпется… Ну вот. Минут через десять можно будет перекинуться.
Костер трудолюбиво принимается за новую порцию, но Ахмета начинает почти физически плющить от сознания необратимо уходящего времени. Все, ждать нельзя. Он порывисто вскакивает, и, не обращая внимания на холод, скидывает потные и липкие, но такие теплые тряпки.
Как еще вшей не завел до сих пор. Хотя от кого.
Влезает в толстые колготки с отрезанными носками, — бля, как хорошо, никто не видит.
Бабские джинсы с вышивкой на ляжке — ниче, пойдет, веселая майка с пальмами, прожженый сигаретой свитер, — ага, вот он почему попал под диван; так, че еще там? Эх, че ж вы пуховичка-то не заныкали, товарищи покойники.
Натягивая поверх новой одежды старую фуфайку, Ахмет вдруг замечает, какая же она вонючая.
Не, так дело не пойдет. Надо найти себе нору, да малость прибарахлиться.
Слова гулко отдаются в стремительно пустеющей голове — Река тащит его все сильнее, и уже непонятно, как он умудрялся не замечать этот властный толчок, тянущийся с самого утра. Загасив начавший разгораться костер, Ахмет выходит из квартиры и спускается вниз. Выйдя из подъезда, он недоуменно замирает — а куда, собственно, я собрался? Но сила Реки мягко, но совершенно явственно толкает его в спину, и Ахмет сворачивает в сторону выезда из Города, хотя если куда и есть смысл прошвырнуться, то уж точно не туда. Выбирая, где снега поменьше, он описывает причудливую кривую, и выходит на дорогу. На остатках асфальта снег держится хуже, идти удобно. Ахмет с удовольствием обживает новую одежку, наблюдая, как приближается выпотрошенное здание проходной. И… входит в занесенное снегом здание, безразлично, словно не о себе, отмечая — грубее лохануться невозможно.