Ну что ж, нашим легче. Батарейки целее будут. Интересно, сколько продержится.
Однако ходьба сразу же сбила настройку, и фонарь снова зашарил по идеально сохранившейся отделке потерны. Сделав положенные шесть оборотов, Ахмет потянул дверь и попятился, бросив штурвал — открываясь, дверь увлекла с собой целый пласт рассыпающейся штукатурки.
Вот почему по стенам нет кабелей — этот ход предназначался только для реальной, боевой эвакуации.
Перешагнув пылящую кучу, Ахмет оказался на балконе, опоясывающем по кругу большое квадратное помещение.
Типа вокзал, что ли?
Три пояса, в стене напротив — решетчатые двери обычных лифтов, как в любой девятиэтажке семидесятых годов. В стене слева — две уже знакомые створки со штурвалами.
А, сразу понятно, кто главнее. Значит, пускать вас или нет, решали здесь.
Ахмет осторожно вышел на открытое пространство балкона.
Похоже, это самый центр, перекресток. Эти лифты стопудово идут наверх, в заводоуправление. Значит, бронедвери слева — в потерны, ведущие к ЗКП и чекистам. А ход из администрации, скорее всего, вливается по дороге в военкоматовский. Тогда получается, что на втором уровне слева ничего быть не должно.
Перегнувшись через перила, Ахмет убедился — так и есть. Первая, полностью раскрутившись, открыться не пожелала. Чуть приоткрыв вторую, Ахмет тут же захлопнул ее и спешно закрутил штурвал обратно — в потерне стоял такой густой смрад, что даже то малое количество газа, которое успело-таки вырваться наружу, заставило Ахмета отбежать на противоположный край балкона. Спустившись на второй уровень, осмотрел еще две двери. По прикидкам, они должны вести в бомбоубежище ЦЗЛ и заводоуправления.
Не открываемся. Ну ладно, упрашивать не буду. Тем более, что ловить за вами, по ходу, нечего. Че-то тянет меня мимо вас, уж простите.
На самом нижнем уровне, выложенном самой обычной сортирной плиткой, всего одна дверь, но сильно отличающаяся от остальных — она оборудована лотком для документов, и Ахмет сразу вспомнил Паневина.
Впрямь, вокзал. А это — выход на перрон, стопудово.
Дверь заперта, и с первого осмотра стало ясно — надо рвать, больше никак. Постояв в раздумьи, Ахмет принял решение о переносе дислокации, развернулся и рысцой направился на выход.
Присутствие постороннего обжигает обострившуюся в подземелье чувствительность.
Суки, — взбесившись от вмешательства в его планы, Ахмет обошел периметр коттеджа в поиске входного следа.
Ага. Один, что ли? А тебя, друг милый, никто случайно не страхует?
Никто. В коттедже сейчас шарится одиночка. Дрожа от желания отрезать гостю его дурную башку, Ахмет, тем не менее, спрятал кухаря и вытащил глока. Вроде бы не торопясь, но с неуловимой стремительностью Ахмет встает под самым удобным выходом — этот точно будет спрыгивать здесь, нарушать пышный придверный коврик никто не станет. Шуршание наверху продолжается; Ахмет насмешливо наблюдает за звуковой картиной обыска — визитер, похоже, глуповат: нашел только волыны и коробку с баблом. Или, — вдруг догадывается Ахмет. Точно. По осторожным шагам, замершим аккурат над Ахметом, становится ясно — наверху пацан.
Мальчишка не торопится спрыгнуть, внимательно осматривает местность, и Ахмет начинает его уважать — надо же, уже минут десять пасет. Не дурак; явно не дурак. Наконец, решается — из оконного проема показывается голова, осмотреть ближайшие подступы, но внезапно словно из ниоткуда появляется рука, стремительно берущая мальчишку за шиворот, и выдергивает его из коттеджа, как морковку из грядки. Описав ногами широкую дугу, пацан шлепается о землю и вырубается.
Ой-ё-ё-о… Хотя че «ой», вроде нормально… Блин, и не связал… Так, тихо-о-онечко, одним левым.
Сквозь мельтешение в ресницах мальчишка различает чернеющую в полумраке дверь.
В подвале где-то… Сука, он не ебать меня собрался?! Хуй тебе, дядя! Так, резко в дверь, а там посмотрим.
— Не коси, вижу, — насмешливый голос откуда-то сзади-слева. Пацан исподволь подбирается, готовясь сквозануть в приоткрытую дверь прямо из положения лежа.