— Старый, ты че-е-е-е-е… — удивленно протянул Сережик, тряся звенящей головой.
— Ты баран. Знаешь, почему пленных бить не надо?
— А че, не надо? Ну и почему это — «не надо»? — набычившись, буркнул парнишка.
— Он может тебя специально разводить. Пока ты в трех-четырех шагах, тебя трудно достать. А тут ты сам подошел: нате, товарищ враг, ломайте мне кадык. Понял, дурила?
— И че, как он меня с пола достанет? Мордой вниз?
— Узнать хочешь? — уже не злобно, а насмешливо спросил Старый.
Почтя за лучшее не спорить, Сережик решил и впредь пользоваться чужим опытом.
А че? Грех рыло воротить, когда само прет. Че спорить-то, Старый по-любому знает че впаривает — вон, до зачистки Дом держал, считай что один — и говорили, что аж с Самого Начала. И сейчас вон — где все? Нету. А Старый — вот он, не успел появиться, как все у него в шоколаде, сидит вон на самой настоящей хозяйке, ветки ей крутит.
В Сережиковой душе даже затрепетала надежда — вот сейчас Ахмет всяко сделает себе Дом, и обязательно пристегнет Сережика. И все станет… ну, не совсем по-старому, но хотя бы… Почему нет-то? Че, вот так выгонит, что ли? Нет, своими не кидаются, а… Тут Сережика пронзила очень простая мысль, он даже удивился, как не подумал об этом раньше: а куда подевались старые Ахметовы семейники? Как так — он живой, а где они?
— Старый! Слышь! А почему… — Сережик повернулся к Ахмету, энергично возящемуся с чем-то, сидя на ногах хозяйки.
— Чего тебе? — обернулся Старый, и по крови, блеснувшей в глубине его зрачка парнишка понял, что едва не совершил одну из самых больших ошибок в своей жизни.
— Почему ты ему руки сразу не покрутил? — на ходу переобулся Сережик.
— А всю эту херню сам бы тащил, да? — весело оскалился Старый, — не, Сереж, ты вроде ушлый пацан, но иногда как ебнешь че-нибудь… Кстати, собирай давай всю эту срань и тащи на третий, к дверям нашей потерны. Что кровью ухуйкано — то на самый верх и ототри снегом. Только сразу, понял? Засохнет — все, пиздец.
Сережик поплелся исполнять порученное, размышляя о приобретенном опыте. Вроде бы ничего такого не произошло, но эти размышления словно пробили какую-то перегородку в его голове, и он как-то сразу и в целом понял человеческую повадку. Судьба снова воспользовалась ногой Ахмета, второй раз отвешивая ему пинка — первым она выпнула его из смерти, когда именно Ахмет приказал Немцу отвести к базарным чумазого волчонка, найденного среди развалин; вторым она вбила в юную голову понимание простых вещей, отчего-то упорно игнорируемое большинством живущих. Стирая куртки мертвых врагов горстями сухого снега, тут же превращающегося в вонючую кровавую кашу, Сережик удивленно смотрел внутрь себя — как многого он не замечал… Теперь он сам, сам сможет все сделать, даже если Старый прямо сейчас исчезнет так же внезапно, как появился…
Развесив стиранное на перилах, Сережик развел еще один костер и спустился вниз — че там Старый возится с хозяйкой? Спускаясь, он своим новым взглядом увидел многое, до сих пор отделенное от его понимания стеной легкомысленного, наплевательского безразличия, которую многие, можно даже сказать — подавляющее большинство, и принимают за настоящий мир.
Вон как Старый сидит — сверху его не пристрелишь, спускаться надо. Пока будешь спускаться, он тебя сам десять раз достать успеет. Даже если с пол-лестницы спрыгнуть — все равно получается, что его этот прикрывает. Нет, надо же! Это че выходит, что он и от меня всегда бочины ждет? Получается — да.
Заметив чуть намеченное поворотом головы недовольство Старого, Сережик сел на вторую ступеньку и выключил фонарь, всем видом давая понять, что помехой не будет. Тем временем его накрывало все сильнее — в голове неслась вереница кадров его жизни, неправильно понятых тогда ситуаций, неверно решенных задач — хотя все так просто… Но ничего уже не поправить, да и зачем — все идет как надо, потому что по другому просто не бывает.
Хозяйка сидел перед Старым и то плакал, то смеялся каким-то дурацким смехом, от которого Сережику хотелось подбежать к нему и пнуть со всей дури в поганую чистенькую башку, чтоб заткнулся и не дергал за что-то внутри, слабенькой, но непереносимой щекоткой откликающееся на его дебильное ржание.
Ишь, сука, весело ему. Ниче-е-е, пидарас, как Старый все у тебя узнает, че ему надо, я его попрошу, чтоб мне кончать тебя дал. Я тебя, урода, выверну, — Сережик вдруг ярко-ярко вспомнил, как они с матерью отбивались от соседей по подвалу, когда отец умер, и соседи хотели его поделить. До него вдруг дошло, что отцом бы дело не кончилось — Кузнецовы точно подбили бы остальных сожрать и Сережика тоже. Из памяти всплыл смрадный беззубый рот старшего Кузнецова — здоровенного носатого дылды, хитрого и трусливого.