Пододвинув кружки к занявшейся балке, Сережик передернулся всем телом — морозец, прихвативший за влажную со сна одежду, все никак не желал отцепиться, не боялся слабого еще костерка. В голове было неясно и тревожно. Начинающийся день не давал Сережику покоя — Старый вчера сказал, что сегодня в полдень они пойдут на базар вместе. Перспектива овладения Домом казалась такой несбыточной утопией, что Сережик даже тихонько фыркнул сквозь зубы, недоверчиво косясь на спину Старого.
Он давно уже заметил странную штуку — то, что без Старого казалось правильным и нормальным, в его присутствии съеживалось и теряло всякий смысл; и на первый план выходило совсем другое, которое без Старого смирно лежало где-то в самом дальнем закоулке сознания. Вчера, до этого базара про крыс, когда они со Старым еще только вернулись с базара, Старый втирал ему про то, что как захочешь, так и будет. И все казалось таким правильным, само собой разумеющимся, что Сережик даже недоумевал — отчего не делал так раньше, закрывая глаза на очевидную нелепость таких загонов.
Собаку доели вчера. Вот хочу! Дайте мне собаку! Рыжую, чтоб жирная была, и короткошерстную… Ну? Где? Че, нету? Правильно. Нету.
Представил шкворчащий кусок, роняющий ароматные капли на шипящие головешки. Слюна просто хлынула, заполнив весь рот. Переглотнув, Сережик ехидно глянул на неподвижную спину.
Ну че? Я ж пожелал. А где собака-то? А?
Да только от такой правоты легче не становилось. Даже наоборот: когда Сережик был заодно со Старым, каземат не казался ему таким огромным и враждебным, Сережик чувствовал себя чем-то, кем-то, способным что-то сделать с этими стенами, высокомерно молчащими о чем-то своем. Правда, непонятно — что; и еще менее ясно — как, но что-то такое чувствовалось абсолютно отчетливо. Задумавшись без мыслей, Сережик тяжко вздохнул и наклонился над кружками — точно, че-то маловато будет, надо добавить снежку.
А наберу-ка я сразу побольше, че как мудак с кружками бегать. Останется, выкинуть недолго, — мудрость снизошла на Сережика не сама по себе: вспомнив о пистолете, ему не терпелось поупражняться в быстром выхватывании, а такие дела, пока они смотрятся как клоунада, лучше делаются в одиночку. Отстегнув от одной из курток капюшон, Сережик затолкал его на правую сторону пазухи и скользнул в приоткрытую дверь потерны.
Х-х-х… нет, щас… Х-х-хоп, нет, еще разик, щас… Х-х-хоп! Во. А ну, еще… Блин, точно этот говорил, так малехо побыстрее выходит… А ну. Х-х-хоба! Сонные руки разогревались, на пятый раз получилось не то, чтобы совсем уж быстро, но почти правильно. Пальцы ладно скользнули на места, не тратя лишних терций на охват, стремительно потащили невесомое тело ствола, разворачивая его на цель, а к кожуху уже летела левая, чтобы встретить холодную спинку на полувыпаде и придержать ее чуток, пока пистолет уходит вперед, на линию прицеливания; левый шаг, правая чуть отстает, приседаем, к цели обращено только полтела, отпущенный кожух затвора пошел по рамке вперед, выковыривая из магазина и топя в патроннике ладное тельце патрона, теперь гладим шар, ага, левая, сделав оглаживающее пустоту движение, подхватывает мизинец и безымянный… Эх! Затвор клацнул, сообщая Сережику о том, что он тормоз. Старый говорил, что лучший выстрел навскидку бывает тогда, когда все сливается в одно плавное движение, выходящее из брюха.
«Когда есть плавность, быстрота будет расти сама. Главное — чтобы тело запомнило все не через жопу, а правильно. Тогда будет плавно. А если плавно и тело прется само от себя, то скорость будет расти всегда, сама, уже без твоего желания. Нет предела, хочешь верь, хочешь — проверь. Только вытаскивай ствола ну хоть раз десять в день, но всегда, чтоб память не остывала. Поначалу вообще каждую спокойную минуту, этот пистолет, хе-хе, полезней дрочить, чем свой. Когда плавность будет, всегда, без провалов, считай, что ты опередил всех, кого знал раньше. Но это не все. Кого раньше знал — че? Справились они со своим врагом? Нет. Легли. Чтоб жить, ты должен быть лучше.»
Потерна от постоянных прицеливаний показалась втрое длиннее. На лестнице целиться в темноту было гораздо неудобнее, и Сережик сунул ствол обратно, благоразумно опасаясь разбить морду на обледенелых ступенях. Здесь, наверху, натекший с улицы мороз ощутимо щипал за нос, легко прохватывал неподсохшие шмотки, и Сережик запахнулся, стараясь не хрустеть звонкими от стужи кусками штукатурки. В щитовой прислушался и только было решил двигаться дальше, как сверху, со второго этажа столовой, донеслась еле слышная возня.