Дежурный, исправляя оплошность, проводил меня в директорские покои.
— Там и разденетесь, Михаил Владленович!
Директор, Михаил Евграфович, встретил меня радушно, показал, куда я могу повесить куртку и фуражку. Куртку на плечики, фуражку на крюк.
Под курткой у меня был френч защитного цвета. Не совсем френч, но близко. Плод трудов и фантазии Лисы и Пантеры.
Директор, увидев мои награды, только замигал часто-часто, но через десять секунд остановился.
Ну да, входит молодой человек, а у него — Золотая Звезда с орденом Ленина, Красная Звезда, Трудовое Красное Знамя, лауреатский знак, и еще неведомый, но очень красивый орден, очевидно иностранный. И вроде не космонавт. Неужели за шахматы так награждают?
Я знаю, что здесь, в Черноземске, я человек известный. Но известность эта поверхностная.
Если спросить первого встречного, кто такой Михаил Чижик, первый встречный ответит — как же, чемпион мира, победитель Фишера. Скажет, и тут же обо мне забудет: что он Гекубе, что ему Гекуба? А если не спрашивать, то и вообще не вспомнит ни разу. Ну, или когда по телевизору покажут и расскажут. Потому западные звезды так цепляются за узнаваемость, за паблисити. Нет паблисити — нет просперити!
Но я и не звезда, и не на Западе.
Я человек скромный. Как сказал счастливый обладатель стереофонического магнитофона «Юпитер» — грядет пятилетка скромности. А сейчас так… тренировочка.
И потому мои награды производят на людей, особенно на людей чиновных, впечатление подобное удару грома.
Грома — не страшно. Лишь бы не молнии.
Затруднения Михаила Евграфовича я в полной мере оценил чуть позже, когда нас рассаживали на сцене актового зала, в президиуме. Местничество никуда не ушло, как было при Иване Грозном, так и осталось. Среди почётных гостей немало людей заслуженных: знатные геологи, ветераны. Опять же начальство. И тут я — герой, орденоносец. Куда меня сажать?
Я сел сам. С края. Во втором ряду. Мне тут самое место.
Кто я в сравнении с ветеранами войны и труда, да зачастую в одном лице? Правильно, никто. Хотя я тоже — ранен, контужен, и малость боюсь. И если проживу достаточно долго, то… Что есть, то есть.
Винтовку никто в зал не пронесёт, а из пистолета в меня попасть сложно. А вот передо мной зал — как на ладони.
Из моего пистолета я уверенно попадаю на дистанции в двадцать пять шагов. В неподвижную цель и на все пятьдесят, и даже больше.
Но сейчас со мной пистолета нет.
Я должен доверять собственным расчётам. А по этим расчётам я в безопасности.
Ну, и девочек рядом нет. Выходит, я не при исполнении. И можно жить без оружия.
Я устроился поудобнее, и приготовился слушать. И говорить.
Глава 4
Городская геология
Торжественная часть шла обычным путем. Отчётный доклад. Приветствия обкома партии, вузов, техникумов. Речи и напутствия. Поздравления. Грамота министерства.
Я тоже зачитал приветствие — от имени комсомола и от себя лично. Пожелал высоко держать знамя передовой советской геологии, и посоветовал подналечь на иностранные языки: мы, советские специалисты, должны помогать развивающимся странам на пути к социализму, а геологи ох как нужны и в Африке, и в Азии, да везде нужны. И в Антарктиде, да.
Сказал, и вернулся на свое место, слушать музыку. Сегодня — Сальери. Мне не нужен магнитофон, она, музыка, и без того звучит в голове. Могу представить в исполнении скрипичного квартета, могу — симфонического оркестра, могу хоть балалайкой обойтись. Нет, я, конечно, слушаю и грампластинки, и магнитофонные записи — чтобы узнать, как именно трактует произведение тот или иной дирижёр, но вообще-то я сам себе и дирижёр, и оркестр. Ничего особенного в этом нет, любой музыкант способен на это. Ну, почти любой. Посмотрит на ноты — и слышит музыку. А если музыка знакомая, то и ноты не нужны.
Сальери у нас с легкой руки Александра Сергеевича Пушкина считается бездарным композитором, и вообще нехорошим человеком. Отравил, негодяй, Моцарта! Из зависти, вестимо.
Но вряд ли. Почти наверное нет. Сальери был замечательным музыкантом. Не самым-самым, но близко. Ученик Глюка, учитель Бетховена, Шуберта, Листа и многих других. Сына Моцарта, Франца, тоже учил Сальери. Написал множество опер, сегодня я слушал зингшпиль «Негры», и сам исполнял некоторые арии. Мысленно. Любой труд может стать умственным — если делать его в воображении. Рубить дрова, копать канаву, подметать тротуар.