Я недовольно заворочался: что за бесцеремонность?
— Товарищ капитан, вы приказали разбудить вас через час! Время, товарищ капитан!
Уже капитан? Или я в Ливии?
Я сел, и лишь потом открыл глаза.
Передо мной стоял Ващенко, ефрейтор, он же санитар. С кружкой в руке.
— Чай?
— Как вы любите, без сахара и без заварки!
Ну да, ну да. Чай кончился неделю назад. Или две? Пьём морковный. С кофеином. Кофеин у нас есть. Пока.
Пью горьковатую жидкость, «писи сиротки Марыси», как прозвал наш чай начальник поезда подполковник Мирзопомадский.
Вижу, что ефрейтор хочет поторопить меня, но пока сдерживается.
— Что там, Ващенко?
— Ваш больной на столе. То есть из тех, что вы любите. Алсуфьев не решается…
Да, сейчас, когда пик работы прошёл, можно и не решаться. Подождать, пока не проснётся капитан Чижик.
— Откуда он взялся, такой больной?
— На станции подобрали.
— Гражданский?
— Так точно.
При наличии свободных мест не возбраняется брать гражданских. Более того, это приветствуется. Чтобы население видело: заботятся и о них тоже.
А чем дальше мы отъезжаем от пункта «А» — тем больше свободных мест в вагонах-лазаретах. И меньше мест в вагоне-морге, но это никому не видно.
Нет, много гражданских мы не возьмем, но двух-трёх — легко.
Вот и сейчас взяли.
Я допил чай, и пошёл выручать Алсуфьева.
Операция из тех, что я люблю, конечно. То есть другие не любят, а вот я…
А куда деться-то? Пятнадцать ножевых ранений — это я потом посчитал. Хотя тут и тыл, и мир, войны официально вообще не существует, а существует некая межэтническая напряженность, но она, напряженность, не только там, но и здесь. Или даже не межэтническая, а межэтическая. Не сошлись во мнениях, что такое хорошо, а что такое плохо. «Взаимодействие людей в обществе — это взаимодействие их внутренних миров: взаимный обмен мыслями, вкусами, идеями, взаимное влияние на потребности, цели, состояние человека. Через взаимодействие реализуется отношение человека к другому человеку как к субъекту, который имеет свой собственный внутренний мир» — это из лекции, которую нам, военным врачам читало тыловое чудо из Академии Российской Психологии, и которую мы были обязаны слушать.
Сейчас внутренний мир одного из субъектов раскрылся передо мной буквально. Налетай, торопись, покупай живопись!
Я не покупаю. Я стараюсь устранить повреждения, нанесённые этому субъекту другими субъектами. Путь не бархатный, вагон на стыках подрагивает, но к этому быстро привыкаешь, и работаешь с учетом ритма биений. Чудеса бывают, и к концу операции больной всё ещё жив. А там — как сложится. Человек существо таинственное. Иному по всем правилам медицинской науки жить осталось три дня, а он берёт, да и выздоравливает. А у другого пустяковая казалось бы проблемка, мозоль воспалилась, а через несколько дней «безвременно, безвременно», и на доктора заводят дело, «убивец в белом халате». Ну, сейчас с этим просто: пишешь прошение о желании служить там, где Родине нужнее, и тут же получаешь полную амнистию, паёк и офицерское жалование.
Нет, не я. Я по зову долга. Кто, если не я? Человек одинокий, сиротами никого не оставлю, да и пользы от меня в этом поезде много больше, чем где-то ещё. Ну, я так думаю.
Больного увезли в лазаретный вагон.
— Следующий, — сказал я.
— Нет следующего, товарищ капитан, — подал голос Алсуфьев. — Один был, этот.
Один, значит, один. Тогда займусь рутиной. Нет, с обходом по вагонам я не хожу, на это есть санитары и фельдшера. Завидят непорядок, с которым сами не справятся — зовут доктора, но не раньше.
А я займусь более важным: заполнением документов. Протокол операции. В Великую Отечественную писали много меньше, но сейчас времена другие. Лучше плохо сделать, но хорошо написать, чем хорошо сделать, но плохо написать. Придут проверяющие, чистенькие, свеженькие, в руках скальпеля не державшие — и давай вскрывать упущения и недостатки. Все ли скальпели заточены согласно инструкции за номером АХК 234/49 от 12.06. 2009 года? Все ли поступающие обследованы на ВИЧ, сифилис, вирусные гепатиты? А кал на яйца глист перед операцией проверен? И почему это у вас перерасход спирта? Пьёте, что ли?
— Разумеется, нет, — отвечаем, честно глядя в глаза. — Протираем оптику эндоскопов, чтобы лучше видеть. И головки стетоскопов — чтобы лучше слышать. И да, иногда полощем спиртом зубы, чтобы микробов убить.
Проверяющие терпят. А что им остается? Снять наш постоянный военно-санитарный поезд номер двадцать девять имени Николая Ниловича Бурденко с маршрута? Да их за это под трибунал отдадут. Отстранить от работы врача, фельдшера или санитара? Тогда сами, сами впрягайтесь. Не, не хотят. Вот и остаётся писать акты с требованием устранить обнаруженные недостатки. Ну, будем устранять, соглашаемся мы. И устраняем — по мере возможности.