Отправился принц-балбес с сорокатысячным войском в Аджам.
Подойдя к рубежам Аджама, принц-балбес отправил с гонцом письмо отцу:
«Через три дня прибываю в город Аджам. Эй, отец, я владыка семи частей света, если мне не покоришься и не выйдешь встречать на дорогу, сравняю город с землей».
Получил письмо аджамский падишах, собрал своих четыреста длиннобородых мудрецов и сказал:
— Мой любимый сын приехал, прислал письмо, говорит, что ему подвластен весь мир. Раз так пишет, наверно, это правда. Если я к нему не выйду навстречу, то он по молодости лет сделает все, что вздумается.
Четыреста длиннобородых мудрецов только головами качали и бородами трясли.
Взял падишах своих визирей и длиннобородых мудрецов, выстроил их по сторонам дороги и сам встал посредине в пыли. Все стоят, повесив свои сабли на шее.
Едет принц-балбес, нос задрал, щеки надул, усы топорщит, на отцовских визирей и мудрецов даже не смотрит.
Остановил коня и кричит на отца:
— Эй, отец, я же тебе писал, чтобы ты истребил весь род моей жены до седьмого колена. А ты что сделал? Приказываю тебе, поставь сейчас же виселицу в восемьдесят аршин высотой и повесь мою жену с выдранными волосами, а я возьму лук и пущу ей стрелу в рот, чтобы она вышла у нее через ухо!
Перепугался падишах. Затряслись у него ноги и руки. Упал он лицом прямо в пыль. А принц-балбес давай визирей, вельмож и длиннобородых мудрецов саблей рубить.
Пусть принц-балбес, кричит, визирей и мудрецов саблей рубит, а вы послушайте про дочь бедняка.
Услышала она, что муж ее, принц-балбес, с сорокатысячным войском вступил в пределы государства Аджам, оделась воином, взяла в одну руку меч, в другую — щит и говорит отцу:
— Знаю я своего мужа. С трусом он храбрец, а с храбрецом —трус.
Подъехала дочь бедняка к ирамскому войску и кричит:
— Кто тут орет-похваляется, кто тут людей рубит-убивает?!
Увидел принц-балбес дочь бедняка со щитом и мечом — перепугался, саблю из рук выронил, с коня упал и прямо в кучу навоза головой зарылся.
Увидели это сорок тысяч ирамских воинов, и все сорок тысяч побежали быстрее джейранов.
Накинула дочь бедняка аркан на ноги принца-балбеса, вытянула его из навозной кучи и приволокла на городскую площадь.
Самого аджамского падишаха так нигде и не нашли. Куда он сгинул, что с ним сталось — никто не знает.
А правителем Аджама народ назначил дочь бедняка.
Перевод М. Шевердина
ДИТЯ-ЦАРЬ
В давние времена какой-то шах сказал своему визирю:;
— Разве есть на свете кто-нибудь сильнее меня?
Визирь склонился в поклоне и ответил:
— О великий шах, есть предел и твоего могущества.
Шах рассердился:
— Эй, визирь, не найдешь ты на свете человека сильнее меня. Кого хочу — казню, кого хочу — брошу в темницу.
Тогда визирь привел к шаху его маленького сына. Мальчик захныкал:
— Папа, пить хочу!
Засуетился шах, вскочил с трона и подал сыну воды. Визирь сидел в сторонке и только посмеивался. Сын шаха заплакал:
— Папа, дайте молока!
По приказу шаха принесли молоко.
— Папа, смешай молоко с водой!— пролепетал мальчик.
Шах послушался и перелил воду в молоко. Но мальчик закапризничал:
— Папа, отдели воду от молока!
Тут царь рассердился:
— Как можно отделить воду от молока!
Ребенок стал плакать.
Тут визирь посмотрел на царя. Царь молвил:
— И правда, я не силен, ребенок сильнее меня! Недаром говорится: «Дитя — царь!»
Перевод И. Шевердиной
СЛАДКОГОЛОСЫЙ СОЛОВЕЙ
В стародавние времена жил жестокий шах. Много лет он притеснял и истязал народ. Изо рта своих подданных он вырывал последний кусок хлеба, душил их поборами да налогами.
Так награбил он столько золота, серебра и драгоценных камней, что не знал, куда все это девать.
Однажды собрал шах лучших мастеров и приказал им:
— Сделайте мне дерево чинару — ствол из яхонтов, ветки из хризолита, листья из изумруда, а плоды из жемчуга. А листва должна быть такая густая, чтобы сквозь нее не проникал ни один луч солнца.
Услыхал о шахском поведении народ, зароптал:
— Пока смастерят такое дерево, с нас, должно быть, и последнюю рубашку снимут.
Однако шах жестоко расправился с недовольными. Одним головы приказал отрубить, других — в яму бросить.
Через семь лет чинара была готова.
Приказал шах поставить свою кровать под драгоценным деревом и спал там.
Однажды утром почувствовал шах на правой щеке тепло. Открыл глаза и видит: сквозь изумрудную листву просвечивает пятнышко голубого неба величиной с копейку, и оттуда луч солнца падает на щеку.
Шах завопил:
— Какой-то вор похитил листок с моей чинары. Кто найдет злодея, того я до самой макушки золотом засыплю. А если вор не будет пойман, весь город сожгу и пепел развею по ветру.
Сидевший по правую руку шаха визирь посоветовал:
— Поставьте на ночь стражу из сорока воинов. Они подстерегут вора.
Шах согласился.
Сорок вооруженных воинов окружили чинару. Но когда подошла полночь, все они, как стояли, так и уснули.
Просыпается утром шах и видит — в листве еще одно пустое место, уже величиной с пятак. Пришел шах в такую ярость, что каждый волосок на его голове поднялся острой иглой.
— Палачи, ко мне!— закричал он.
Четырнадцать палачей черными птицами предстали перед шахом, выхватили из ножен отточенные сабли и сказали:
— Кому пришел смертный час, тому голову снесем.
— Казнить их!— приказал шах, указывая на воинов.
Но тут вмешался визирь.
— Если каждый день будете рубить по сорока голов,— сказал он,— то в государстве не останется войска. Посадите лучше воинов в темницу да приставьте к дереву другую стражу.
Воинов отвели в темницу.
А у шаха, надо сказать, было три сына.
Вот старший сын и говорит отцу:
— Дозвольте мне в эту ночь посторожить чинару. Я поймаю вора.
Шах согласился.
Стал старший сын сторожить чинару, да только не выдержал и заснул в полночь. Когда занялась заря, шах увидел среди листьев пустое место величиной с тюбетейку.
Тут же приговорил шах старшего сына к смерти.
— Я буду теперь сторожить,— вызвался средний сын.— Если не схвачу вора, казните меня вместе с братом!
Но в полночь сон ему смежил веки, а утром среди листьев оказалось еще одно пустое место величиной с большую лепешку.
От ярости у шаха глаза полезли на лоб, как у кошки, подавившейся салом.
— Палачи!—закричал он.— Ко мне!..
Но тут младший сын стал просить его.
— Дозвольте мне взять лук и стрелы. Я подстрелю вора.
Шах дал позволение.
Когда стемнело, царевич встал под дерево и, натянув тетиву, стал зорко поглядывать то направо, то налево.
Глубокой ночью сон стал его одолевать. Вынул он из кармана ножик, надрезал себе палец, натер ранку солью с перцем, и боль сразу разогнала дремоту.
Стоит царевич, поджидает. Вдруг перед самым рассветом подлетела к чинаре диковинная птица. Клюв у птицы яхонтовый, ноги хризолитовы, крылья из жемчугов и кораллов. Птица опустилась на ветку чинары и так запела, что земля и небо зазвенели.
Как ни жалко было царевичу стрелять в дивную певунью, он все же спустил тетиву. Но рука у него дрогнула, и стрела только задела птицу, выбив из крыла ее перышко.
Птица улетела.
Проснулся шах. Царевич, держа в правой руке лук и стрелы, а в левой перо, подошел к отцу.
— Вот,— сказал он,— я подстерег птицу, которая уносила драгоценные листья с нашей чинары. Это был сладкоголосый соловей. Однако подстрелить мне его не удалось: очень уж сладко он пел. Только выбил одно перышко из крыла.
Взял шах в руки перо и увидел, что оно дороже всех налогов с его страны за целых семь лет.
Обрадовался шах и велел выпустить из темницы сыновей и воинов.