Потом завтракали. Старшие дети вместе с папой с удовольствием уничтожали мясо. Младшие, беря пример с мамы, предпочитали яичницу с ветчиной, посыпанную сверху зеленью. И те и другие ели свои блюда со свежим ржаным хлебом, натирая хрустящую корочку чесноком, а белые сдобные булочки оставляя «на потом». Затем все вместе накидывались на йогурты. Запивалось все это фруктовыми соками. Кофе, как завершающий этап завтрака, нравилось всем. Только если папа пил исключительно черный, мама обычно с молоком, то все дети с приличным количеством сливок и сахара.
После завтрака родители с балкона наблюдали за кавалерийским маршем от стен замка к озеру. Джастин с Габриелем верхом на волкодавах, Теодор на Мишке, держась за его уши, а Джеймс на плечах у сестры. Не снижая скорости, маленькая колонна промчалась по мосткам и ухнула в воду, где уже было невозможно разобрать, кто на ком сидит.
— Вот понимаю, что надорваться наши дети в принципе не могут, а сердце все равно каждый раз замирает, когда такое вижу, — призналась Сюзанна.
Подполковник молча обнял ее сзади, скрестив руки под грудью. Признаваться, что сам испытывает подобные чувства, не хотелось, иначе какая из него опора для жены?
— Что делать будем?
Он задумался было, к чему это она, но тут же сообразил, что о вчерашнем.
— Ты все‑таки хочешь разобраться с теорией?
— Да с ней я давно уже закончила, — повинилась она, — осталось только резонансные коэффициенты посчитать, чтобы уложиться с инициацией канала ментосвязи в расчетный десяток лет.
— А говорила на три–четыре года работы, — хмыкнул Затонов.
Сюзанна, повернувшись в его руках, посмотрела в глаза и решила свести все к шутке:
— Чего только не скажет пьяная женщина…
Он улыбнулся, но промолчал.
— Так что все‑таки делать будем?
— Просто жить, родная моя, — ответил подполковник почти без задержки. — Жить и воспитывать наших «святых», — он еще раз бросил взгляд на озеро — там был обычный водный бедлам.
Женщина, не желая лишаться объятий крепких мужских рук, вновь провернулась в них, посмотреть на детей.
— Делаем упор на воспитание с помощью религии целого народа рыцарей без страха и упрека?
— Как‑то так. Получилось же у нас вписать во все священные книги этакий кодекс строителей коммунизма с уклоном в феодальное право, — ухмыльнулся Затонов, но неожиданно стал очень серьезным: — По–моему, это не основное.
— А что тогда самое главное? — удивилась Сюзанна.
— Мы с тобой, — Павел ласково провел ладонью по ее щеке, — любим Землю, несмотря на поганые порядки существующие там сейчас. Просто потому, что Родина. Народу Наташки, по большому счету, от нашей любви ни тепло, ни холодно. Как сделать, чтобы по выходу в глубокий космос они все‑таки встали на защиту Земли от генаев? Вот это и есть самый главный вопрос.
Она согласно кивнула головой и, рассуждая вслух, переформулировала задачу:
— Как сделать, чтобы люди Наташки полюбили Землю?
***
— Нет! Я запрещаю какие‑либо наступательные операции, — отмел сходу все планы сэра Стоджера герцог.
— Твое высочество, но почему? С новым оружием, при правильном его использовании, мы способны победить даже десяти, нет, двадцатикратно превосходящего по численности противника! — недоумевал полковник.
— Какие планируются потери? — Кирилл по–прежнему был непреклонен.
Барон покопавшись в своих бумагах, нашел нужные:
— При следовании до Барамбурга, милорд, во встречных боях и при ликвидации вражеских заслонов мы разобьем порядка четырех тысяч кирасиров.
— Наши потери, Сэр Алексий, наши, — перебил его герцог.
— Ну, — полковник ненадолго задумался, — от пятисот до восьмисот раненых и, если обстоятельства сложатся очень уж неудачно, триста–четыреста безвозвратные…
— То есть, один к десяти примерно? — вновь не дал закончить сэру Стоджеру фразу Кирилл. — Это без учета того, что по докладам разведки все баритские мануфактуры уже завалены заказами на противогазы? Лоусвиллу хватило всего одного боя на подходе к Черному лесу, чтобы разобраться, что к чему. Или его лазутчики доставили королю один из наших образцов. Мы ведь на всякий случай снабдили защитными средствами от химического оружия все население. Ну, да генай с ним — пусть будет один к десяти. У злыдня на сегодня четырнадцатитысячная армия, и он наверняка подтянет все силы для обороны своей столицы. То есть наши безвозвратные потери составят минимум тысячу человек. Так? — голос герцога был абсолютно спокоен.
Полковник потупился:
— Победы без крови, твое высочество, не бывает.
— Да, — немедленно согласился юноша, — но свою кровь всеми возможными средствами надо стараться уменьшить.
Они помолчали немного и Кирилл продолжил:
— А теперь, полковник, посмотри на ситуацию с другой стороны. Противник в любом случае не ожидает удара зимой — на севере Европы никогда еще не воевали в морозы. Лошади не выдерживают. Мы ударим по Нижнему перевалу пешими с тыла, из Сангарии, когда противник никак этого ожидать не будет. Наши потери, с учетом применения хороших стальных клинков и ручных гранат, надеюсь, будут минимальными. А вот потом, когда у нас появится огнестрельное оружие, мы сметем злыдня с легкостью, вообще не теряя своих людей.
Герцог встал с кресла, подошел к огромному резному буфету, открыл одну из дверец и спросил:
— Тебе, сэр Алексий, наторианского или чего покрепче?
— Нет, водку не надо — слишком уж с ног валит, хоть и совсем ненадолго, — отказался от беленькой барон, — давай, милорд вина.
Кирилл достал оплетенную глиняную бутылку и пару стограммовых хрустальных стаканчиков, побочную продукцию Михайловской стеклофабрики. В основном там делали специальную лабораторную посуду для развивающейся сангарской химической промышленности. Но работники во внеурочное время решили сделать для своего монарха подарок.
Они пригубили отличное вино из захваченного еще под Лемурбергом богатого королевского обоза.
— Полковник, — вдруг спросил герцог, — ты никогда не пробовал ставить себя на место вражеских солдат и офицеров?
— Ты это к чему, твое высочество?
— Это они сейчас вражеские воины, а придет время — станут моими. Эта война на самом деле, по сути, битва старого и нового. В какой‑то мере — даже гражданская, где свои уничтожают своих. У нас только один враг — подлец Лоусвилл, но не обычные люди, которые по тем или иным причинам вынуждены служить злыдню.
Барон Стоджер задумался над таким видением этой войны. Но долго размышлять Кирилл ему не позволил:
— Есть еще один существенный фактор, который заставляет нас очень бережно относиться к нашим воинам.
— Какой, твое высочество?
— У нас в составе армии, впрочем, вероятно, как и везде на Наташке, большая половина бойцов женщины. Но вот существенное отличие от других войск — очень много бывших монашек, — герцог вдруг широко улыбнулся. — Так вот, друг мой, хочешь, верь, хочешь, нет, но большинство из них нынче беременны.
— Н–да? А откуда информация? Хотя… — барон сам понял, что вопрос бессмысленный.