— Бдишь, твоё высочество?
— А чо ещё делать? — придвинул слуге котомку. — Сгоняй на кухню, пусть ещё молока вскипятят. И проследи, чтобы песок в термосе хорошо нагрели.
— Учи учёного, — огрызнулся Сашка и умчался, бросив свою поделку на завалинку.
Кирилл взял недоструганную штуковину. Ложка будет? Захотелось самому лишнее снять, но нечем. Кинжал для такой работы не годится — малость великоват. Герцог положил поделку обратно и задумался.
Интересно, почти у всех зверей на Наташке, даже самых диких, есть такое свойство — кого первого увидят, тому и будут преданы до конца жизни. Потому частенько и приходится их убивать сразу после смерти хозяина. Редкость, конечно — мало кто из собак или лошадей может прожить так же долго, как человек. Вот в бою — другое дело. Если хозяин погиб, то его бессловесные друзья с остервенением набрасываются на врагов и, обычно, тоже погибают. Поэтому крестьянам разрешается только котят приваживать. Жеребята и щенки первыми видят или дворян, или свою мамку. Во втором случае их тоже можно легко сделать домашними, но до настоящей преданности воспитывать надо уже годами.
«Импринтинг», вдруг прозвучало в голове новое слово. Искусственно усиленное так называемое запечатление — дошло откуда‑то из подсознания. Опять знания Создателей проявились? Вечером надо обязательно сходить к отцу в кабинет и записать в специальную тетрадку, хранящуюся в герцогском сейфе. Большой такой потайной ящик из толстенного железа, накрепко вмурованный глубоко в гранитную стену. Даже если найдёшь его — секрет сдвига части стены знают только правящий герцог со своими жёнами и дед, а теперь ещё и Кирилл — то все равно без ключа и знания, какие и в каком порядке потайные рычаги нажимать, сейф не открыть. Уже вторая тетрадь из драгоценного папируса, привозимого торговцами с юга континента, пишется.
— Это премудрости Создателей, — заявил однажды после рассказа сына об очередном странном сне правящий герцог Сангарии. — Их надо обязательно сохранить. Постарайся записывать все подробно, память у тебя, Кирилл, хорошая. Только, повторяю ещё раз, никому кроме нас с матерью и деда — ни слова, ни звука.
Странно, у животных преданность задаётся этим самым импринтингом, а у людей верность определяется вассальной присягой. Но её дают только дворяне. А как же Сашка? То, что он закроет Кирилла от вражеской стрелы своей грудью, если не будет в руке щита, у герцога не было никакого сомнения. Потому всегда разрешал своему слуге, когда они были один на один, говорить на «ты» и дерзить, если по делу. Вообще‑то, Сашка ему не столько слуга, сколько лучший друг, хотя он никакой не благородный и даже не свободный. Получается, у простых людей тоже есть честь? Почему же холопов на проповеди священник всегда чернью называет? А ведь и отец, и мама, и другие папины жены никогда так не говорят. Ох, что‑то неладно в этом мире.
Из подсознания вдруг вывалилось «Something is Rotten in the State of Denmark» [2]. А это ещё что такое?
Один из пригревшихся на груди кутят зашевелился и высунул свою мордашку из под тёплой куртки. Во, смотрит! Глазки открылись. Кирилл аккуратно вытащил чёрный комочек и присмотрелся. Светлое пятнышко было хорошо различимо.
— Втор, Втор, Втор, — громко повторил герцог имя щенка. Тот зевнул, демонстрируя в пасти маленькие зубки, и принялся вылизывать своим шершавым языком лицо хозяина.
Немедленно зашевелился и Паразит. Пришлось ещё раз повторить процедуру с именованием.
— Оба открыли глазёнки? — спросил примчавшийся Сашка, протягивая котомку.
— Ага, — подтвердил Кирилл, — забирай и корми. А я мыться пойду. Кажется, уже весь собачатиной провонял.
— Нет, — слуга, поставив котомку на завалинку, спрятал за спиной руки, — ещё раз сам накорми щенков. Надо обязательно зафиксировать запечатление. Главным хозяином должен быть только ты, твоё высочество. Это же волкодавы — даже не всем благородным разрешается приваживать. Корми, а уже потом я кутятами займусь.
— Сколько? — на лице Джонса уже заранее была видна зависть. — Опять весь призовой фонд базы прикарманил? Полковнику в очередной раз начальство трясти на тему дополнительного финансирования?
— Восемьдесят тысяч, — лениво ответил Павел, сдирая надоевший пилотский комбинезон. Смятый отстёгнутый шлем уже валялся в корзине для грязного вместе с перчатками. Распустил герметизирующие обшлага, сорвал космоскотч с грудного шва и, вжикнув молнией, стянул с себя верхнюю часть пустотника, выдернув руки из рукавов. С наслаждением сдёрнул насквозь провонявшую потом футболку, критически посмотрел на неё и, отбросив в корзину, бухнулся на диванчик с жёсткой спинкой. Тяжело откинувшись назад, вытянул гудящие ноги, бросив короткий косой взгляд на американца — этому деньги самое главное.