– Госпожа, Дора не поняла, что ты сказала.
– Обнаженная фотомодель – это красивая голая девушка.
– А-а… Мы их караванному делу учим. Две хорошие, а третью Телим продаст, наверно. Госпожа, одень, пожалуйста, на меня ошейник.
– Сама.
– Я не смею. Мне нельзя.
– Снимала тогда зачем? – Мириам защелкнула железное кольцо на шее девушки. – Дора, я очень недовольна твоим вчерашним поведением.
– Я сейчас плетку принесу. Только не наказывай меня на глазах у девушек.
– Стой. Ты даже не спросила, в чем ты провинилась.
Дора, морща лоб, принялась загибать пальцы. Когда пальцев нехватило, спрятала кулак за спину и жалобно посмотрела на Мириам. Не выдержав, та улыбнулась.
– Я недовольна тем, что ты сделала с мужчинами. Ладно, беги по своим делам. Продукт эпохи вандализма.
На первом этаже девушки уже обошлись без ножниц. Кухонным ножом они раскроили каждое платье на короткую безрукавку, миниюбку, как называла это Мириам, и то, что осталось. Осталось много, ведь платья закрывали колени. Теперь, из дорогой материи остатков кроили себе жилетки. Дора сложила нитки, ножницы и прочее на стол и побежала на кухню готовить завтрак. Вскоре туда же спустилась Мириам. Принюхалась, поморщилась и закрыла окно. Дора тоже принюхалась. Пахло караваном. Совсем чуть-чуть, даже приятно. Но у городских другие вкусы. Дора выбежала в столовую.
– Норик, лошаки всю ночь провели во дворе. Заставь Гнилую Тыкву убрать все кучки и яблоки. Здесь город, и этого не любят. Сама руками ничего не трогай. Ты – матка! Увижу, что сама убираешь, выпорю.
Норик поспешила во двор, а Дора – на кухню. Мириам пекла ржаные лепешки. Дора похлопала глазами. Минуту назад теста не было. Впрочем, в этом доме все возможно. Работая, она поглядывала в окно. Норик, конечно, не удержалась и помогала новенькой носить корзину.
Греб с Крисом спустили со второго этажа еще один стол. Все завтракали в одной комнате. Хоть и за разными столами, но хозяева и рабыни ели одно и то же. Дора немного посомневалась, стоит ли кормить Гнилую Тыкву, но в караване за один проступок дважды не наказывают.
После завтрака Дора приказала собрать караван. Когда лошаки были нагружены и все готовы, Греб велел дождаться патрульных: судья приказал им убедиться, что все будет выполнено так, как сказано. Рабыни продолжили шитье, а Мириам повела Дору на второй этаж, вооружилась ножницами и расческой и сделала ей прямую челку до середины лба. Дора посмотрела на себя в зеркало, забила в ладоши и завизжала от радости. С челкой она выглядела на десять лет моложе. Чуть ли не девочкой. И такой привлекательной… Она скатилась по лестнице вниз, схватила Норика за руку и потащила на второй этаж. Норику тоже сделали челку. Причесали и подравняли обкромсанные бандитами волосы. Норик стала выглядеть не хуже рабынь постели. Внизу их встретили с восторгом. Но до Син-Син очередь не дошла. Явились патрульные и караван тронулся в путь. На первого лошака Дора посадила Норика, пусть привыкает к ответственности. Того восторга, что был вчера, она не испытывала. Ведь это был последний переход ее каравана. Второй и последний… Новенькие шли рядом с караваном наравне со старыми. Правда, Гнилой Тыкве Дора надела путы на ноги. Ходить они почти не мешали, но быстро бегать не позволяли. Идиотка ведь могла попытаться убежать. Мириам тоже поехала и держалась слева от Доры. На боку у нее висел внушительных размеров меч. Сзади ехали трое патрульных и скрупулезно оценивали достоинства и недостатки девушек. Сегодня, с челкой, Дора тянула уже на девять с половиной золотых, а Мириам – на одиннадцать. Когда окончательная цена была установлена, девушки переглянулись и рассмеялись.
Перед каждым перекрестком Норик оглядывалась, и Дора подавала ей условный знак, куда сворачивать. Когда же показались ворота дома, который снимал Телим, Дора шепнула патрульным пару слов. Те поскакали вперед, заколотили в ворота.
– Именем закона, откройте! – закричал громовым голосом старший патрульный. На улице стал собираться народ. Встревоженный хозяин дома отпер ворота, натягивая куртку выбежал Телим, а караван уже вплывал во двор, женщины привязывали лошаков, снимали вьюки и седла. На Телима никто из рабынь не обращал внимания, все держались так, будто расстались с ним десять минут назад. Дора въехала последней, бросила поводья одной рабыне, другой приказала закрыть ворота, неторопясь подошла к Телиму.
– У меня плохие новости, кэптэн. Матка и Ласка убиты, Оль сгинула. Девочкам языки отрезали. Лошаков осталось всего пятнадцать. Два верховых, остальные вьючные. Товара – сам видишь, кот наплакал. Вместо убитых я трех новых рабынь привела. Две хорошие, одна ни то, ни се. Я новой маткой Норика назначила. Ты первое время присмотри, чтоб она другими командовала, а не сама все делала. – Дора с усталым видом опустилась на крыльцо и с хорошо скрытым злорадством наблюдала, как меняется лицо Телима. Это был час ее мести. Она уже воткнула нож, и теперь собиралась несколько раз провернуть его в ране.
Телим наконец-то осознал, что произошло, дико закричал от радости, подхватил проходившую мимо Выдру, прижал к груди и закружил. Выдра тоже дико закричала, но на этот раз от боли. Телим растерянно опустил ее на землю. На жилетке быстро расплывались два кровавых пятна, струйки крови потекли по животу. Выдра сбросила юбку, чтоб не замарать новую вещь, стащила жилетку и побежала к бочке с водой замывать свежую кровь.
– Рабыням каравана не вставляют кольца в грудь! Кто это сделал? – рассвирепел Телим.
– Те же, что и караван грабили, – объяснила Дора. – Шестерых я наказала, остальными, если хочешь, сам займись.
– Кэптэн, на пару слов, – обратился старший патрульный к Телиму. – Вы подтверждаете, что эти лошаки и рабыни ваши?
– Тот серый в яблоках, – Телим указал на лошака Мириам, – не мой. Остальные мои. Смуглые рабыни мои, а этих, белых как опарыши, я в первый раз вижу.
– Вы подтверждаете, что знаете свободную женщину Дору?
– Семь лет знаю.
– Правда, что вы продали ее за двадцать пять золотых?
– Дурак я был, вот что вам скажу. Ей цены нет.
Патрульный отдал Телиму честь.
– У нас все. Желаю легкого пути. – Патрульные повернулись к воротам.